Лазарь Бронтман - На вершине мира
Рассказ летчика Головина
— Пройдя над зимовкой, я взял курс прямо на север. Сразу за Рудольфом самолет попал в небольшую рваную трехярусную облачность Пришлось набирать высоту. Машину я вел по солнечному указателю курса, контролируя себя сигналами радиомаяка острова Рудольфа. Эти сигналы мы слышали до самого конца и по ним же шли обратно. Штурман Волков определял снос самолета ветром, вносил некоторые коррективы в курс. Время от времени он просовывал голову ко мне в кабину и передавал написанные им сообщения о ходе полета. Я просматривал их и передавал Кекушеву, тот — Терентьеву, потом — Стромилову, а последний — в эфир. Сложный путь.
Полоса чистой воды, окружающей остров Рудольфа, кончилась очень быстро. Дальше пошел битый лед, затем торосистые поля с большими разводьями. У 84-го градуса встретили первый настоящий паковый многолетний лед. Гораздо чаще, начали попадаться крупные невзломленные поля. Даже с высоты 1500 метров можно было заметить в трещинах торец льда. Это свидетельствовало о большей его толщине. Покров льда стал более одноцветным, лед был покрыт толстым слоем снега, встречались огромные льдины, на которые, в случае нужды, можно [90] посадить целую армаду тяжелых кораблей. Айсберги попадались только в начале пути, затем исчезли. Никаких признаков земли, сколько мы ни вглядывались, не обнаружили. А обнаружить, понятно, очень хотели! Приятно было бы найти в этом районе землю. Полет протекал ровно, без болтанки. Скорость колебалась от 160 до 186 километров в час.
Вскоре облака кончились. Миновали 83-ю, 84-ю, 85-ю параллели. Мы находились в местах, где никогда еще не летали советские корабли, но впечатление было такое, словно выполняли нормальную ледовую разведку где-нибудь в устье Енисея. Ветер почти не ощущался, было тепло: всего 10–12 градусов мороза. Когда пересекли 85-ю параллель, я заметил слева перистую высокую облачность. Она нас сопровождала на протяжении двухсот километров. Лед все время был одинаковый — девяти и десятибалльный. Моторы работали отлично, я спокойно летел дальше. На 88-м градусе левый мотор внезапно сдал. Инстинктивно выбрав место посадки, я уже хотел снижаться, но мотор опять заработал нормально. Оказалось, что при переключении баков немного заело подачу бензина. Лишь после я спохватился, что это происшествие в данную минуту меня не испугало. Подумав, сообразил: просто не успел. За 88-й параллелью наткнулся на облачную стену. Решил узнать, как далеко она простирается, и ее характер. К этому времени мы летели на высоте около 2000 метров. Пошли над облаками. Вначале попадались окна, потом они исчезли. Самолет шел над сплошным морем облаков — нигде никакого просвета. Так мы долетели до 89-й параллели. Вдруг Кекушев дернул меня за воротник и передал записку радиста. Шевелев [91] предлагал набрать высоту, осмотреться и повернуть обратно.
Я спросил запиской Кекушева:
— Сколько осталось бензина?
Оказалось, немного больше половины. Хорошо. Тогда послал записку Волкову: сколько километров осталось до полюса. Он ответил: 90.
— Эх, — решил я. — Долетим! В кои-то веки человек бывает в таких районах!
Полет продолжался. Скоро Волков встал на своем месте и начал возбужденно махать руками. Я понял: полюс! Посмотрел вниз. Вот эта точка, о которой столько лет мечтало человечество. Под нами расстилалась волнистая пелена белых облаков, ровная, без единого просвета. Светило солнце, термометр показывал минус 9 градусов, альтиметр — 1800 метров. Все так просто, обычно. Я дал радиограмму Шмидту о достижении полюса, развернулся и полным ходом понесся домой. Хотел сделать над полюсом несколько кругов, да жалко стало бензина. Стромилов и Терентьев сбросили вниз в облака масленку, на которой выцарапали название нашего самолета и дату. В масленке было достаточно масла, чтобы «смазать» один раз заржавевшую земную ось. Обратный полет протекал в тех же условиях. На широте 88 градусов облачность кончилась. Внизу опять тянулись ледяные поля, пересеченные трещинами. Шли по солнечному указателю курса, затем по сигналам отлично действовавшего маяка Рудольфа. Иногда он прекращал сигналы и передавал нам радиограммы. Вообще связь с землей у нас не прерывалась ни разу.
Градус за градусом оставались позади. И тут нас охватило беспокойство — достаточно ли бензина. Кекушев все чаще и чаще поглядывал [92] на литромер. С Рудольфа сообщили, что аэродром и остров закрыты облаками. Внизу стали появляться большие разводья чистой воды. Кекушев тревожно подтянул поближе к люку клиппербот на случай вынужденной посадки на воду. Терентьев достал два ящика с продуктами. Километров за сто до острова Рудольфа я заметил впереди по курсу предсказанные нам облака. Подлетев ближе, мы неожиданно вышли из зоны маяка. Переменили курс, попробовали вновь найти маяк — не слышно. Потребовали пеленг, нам его дали. Тогда мы изменили курс на десять градусов.
Понятно, сквозь облака острова не найдешь. Снизились, пошли под облаками, высота — сто метров над водой. По нашим расчетам, бензина оставалось очень мало. Вдруг впереди показались ледниковые обрывы. Мы прикинули по карте — остров Карла Александра. Значит, остров Рудольфа слева. С полного хода развернулся и понесся над водой на восток. Через несколько минут увидел знакомые очертания острова.
Наконец-то под нами твердая земля! Вижу: дома зимовки, костры, люди. С ходу, без круга иду на посадку. Вот самолет уже бежит по снегу. Скорость уменьшается. Машина замирает на гребне крутого спуска в море…
Полет окончился. И только тут я впервые почувствовал усталость. Но все это покрывалось чувством огромной радости и гордости от сознания выполненного долга перед родиной.
Седьмого мая в 0 часов 30 минут Шмидт созвал совещание командиров. Привожу журналистскую запись всех выступлений.
Шмидт. Беседа пойдет о будущем. За последнее [93] время у каждого накопилось много мыслей. Обилие материалов привез Павел Георгиевич Головин, полет которого должен сыграть большую роль при обсуждении конкретного плана штурма Северного полюса. Я прошу Ивана Тимофеевича Спирина изложить собранию то предложение, с которым он обратился ко мне вчера.
Спирин. Полет Головина показал, что наши предположения о погоде полюса несколько неточны. Положение, при котором отличная погода на всей трассе сменяется облачностью у полюса, может повториться. Между тем, посылая эскадру, мы должны быть абсолютно уверены в успехе дела. Поэтому я предлагаю не лететь сразу всей эскадрой. Нужно послать сначала один тяжелый корабль. Он сядет возможно ближе к географической точке полюса, выберет и подготовит там аэродром и будет регулярно информировать о погоде. Остальные корабли полетят по его сигналу.
