Роберт Аганесов - Байкальской тропой
— Порядок, в эту весну, считай, мы первые!
На следующий день, даже не передохнув как следует с дороги, мы отправились на солонцы. Мне приходилось слышать, что раньше солонцы считались частной собственностью. Охотник не только отыскивал в тайге природные солонцы, но и сам устраивал их вблизи проторенных звериных троп. Солонцы переходили по наследству от отца-охотника к сыну, их можно было продать, выменять. За солонцами следили, и никто без ведома хозяина не имел права промышлять на них. И не раз из-за таежных солонцов возникали кровавые распри.
Охотясь на солонцах, нужно соблюдать несколько правил: не топтаться вокруг них, не рубить кустарники и деревья поблизости — словом, ничего не менять в привычной для зверя обстановке. Малейшее изменение уже настораживает зверя. Несколько лет назад какие-то охотники добыли на Инхоке изюбра и разделали его прямо на солонцах, побросав тут же шкуру и потроха. И почти два года к этим солонцам изюбр не подходил. У Николая лицо почернело, когда он рассказывал мне эту историю.)
…Бесшумная тень заслонила скрадок. Это Николай всем телом привалился к щелям, и я увидел, как качнулся и медленно поплыл в сторону ствол карабина. Сдерживая в пальцах дрожь, беру приклад на себя и перевожу стволы на силуэт одинокого дерева. Жду. До рези в глазах вглядываюсь в недвижные тени ночи, напрягаю слух, но вокруг ни малейшего шороха, ни трепета ветерка в листве…
(И все же Николай не ошибся: изюбр был близко. Но сколько я потом ни гадал, вспоминая эти напряженные минуты, сколько ни донимал Николая вопросами, я так и не мог понять, каким чутьем, каким слухом он угадал присутствие изюбра, находившегося от нас метрах в пятидесяти. Но и Николай до последней минуты даже не подозревал о присутствии близ солонцов еще одного живого существа, видимо и решившего исход ночной охоты.)
…Когда небо подернулось серым налетом и, застилая звезды, прибрели с запада легкие облачка, Николай привстал и, до хруста потянувшись, буркнул:
— Закуривай! На сегодня отлежались…
Он выбрался из скрадка и пошел вверх по тропе к дереву. По его осторожным движениям я понимал, что охота не совсем кончилась и Николай на что-то еще надеется. Не решаясь закурить, я смотрел ему вслед и мял в руках сигарету. Николай остановился под деревом, обошел его вокруг и вдруг в сердцах сплюнул. Только подойдя к нему, я понял, в чем дело, и чуть не взвыл от досады. Метрах в десяти от дерева на примятой траве четко различался раздвоенный треугольник изюбриного следа. Николай трогал пальцами траву и, покачивая головой, удрученно поглядывал то на меня, то на чащу кустов, росших по краю поляны.
— Ай какой самец подходил, ай какой бык! — сокрушался он. — Как же это мы проглядели-то, а? Почему он не подошел к солонцу? Что его могло испугать?..
Мы в полном унынии курили под деревом, разглядывая след. Изюбр остановился, когда до солонца оставалось не более пятнадцати — двадцати метров, и, простояв некоторое время неподалеку от дерева, ушел в тайгу. Значит, что-то его насторожило?
Разгадка пришла неожиданно. Николай осторожно прошелся по кустарнику за солонцами, долго осматривал землю и вдруг громко позвал меня. В чаще кустарника на присыпанной истлевшими листьями земле четко отпечатались подушечки лап шириной с добрую рукавицу и пять точек когтей.
— Лихо! — усмехнулся повеселевший Николай. — Выходит и хозяин сюда пожаловал, свеженинки захотелось! Ты смотри как он удобно устроился: один прыжок — и у солонца!
Все стало ясно. Мы поджидали изюбра в скрадке, а медведь сторожил его в кустарнике. Нападать ему отсюда было очень удобно: одним прыжком — и на хребет! Неизвестно, какую опасность почувствовал осторожный изюбр, но, выходит, что все три охотника остались с носом!
— Ну, дела, — ворчал Николай, выбираясь на поляну. — Если изюбр хватил медвежьего духа, он сюда не скоро воротится! Принесла же нелегкая сиволапого черта!
Медвежий след от кустарника переваливал через гряду сопок и направлялся вниз, вероятнее всего к побережью моря.
— И ведь не отвадишь его теперь отсюда, — вздыхал Николай. — Пока он будет здесь бродить, фарту нам не видать! A не дай бог, случится, что и задерет на солонцах, тогда совсем худо: считай, что на весь год солонец испоганен…
От солонцов след оленя пересекал небольшую лощину, по росшую частоколом осинника (такие заросли молодого осинника геологи и охотники часто зовут карандашником), и выходил на широкий травянистый склон сопки. Здесь два горных массива просторно разделялись глубокой щелью распадка. На дне распадка глухо колотилась река. С порывами ветра к нам едва слышно доносилось ее ворчание. Усеянная изюбриным и лосиным пометом, по склону сопки петляла хорошо пробитая тропа. Мы шли по ней, часто останавливаясь и оглядывая поросшие хвоей склоны. Перед моими глазами все время маячила сутулая спина Николая. Он ожесточенно сопел трубкой и, коротко сплевывая по сторонам, продолжал что-то ворчать себе под нос.
След изюбра очень похож на след лося, только гораздо меньше. Это сходство можно уловить, если видишь следы на снегу или на цепкой грязи, когда изюбр спокойно идет. Но если зверь бежит, сходство исчезает, потому что испуганный лось всегда идет размашистой крупной рысью, а изюбр делает огромные скачки. След самки-изюбрихи продолговатый и узкий, а у самца более круглый и широкий, и шаг у него гораздо шире, чем у самки.
Белесое небо все ярче отсвечивало синевой. На востоке оно приподнималось от горизонта багрянцем. Похожие на тени облачка медленно окрашивались алым заревом, словно наливаясь соками. На вершине сопки все настойчивее и гуще горланили птицы. В хоре голосов слышался напевный пересвист рябчиков. Сейчас у них самый разгар брачных страстей. Откликаясь на манок, рябчик, трепеща крыльями, вырывается из чащи и в любовной горячке едва не садится прямо на ствол ружья. Откуда-то спереди доносилось слабое токование тетерева; временами оно заглушалось раскатистым карканьем ворон, которые в одиночку и стаями пролетали над распадком к морю. Мне как-то непривычно было видеть этих знакомых птиц вдали от человеческого жилья, и странно казалось, что голоса этих лесных ворон, раскатистые и гулкие, заметно отличаются от хриплого и нахального карканья их городских собратьев.
Тропа все круче заходила к вершине распадка. Забросив на спину ружье, я шел, уже еле передвигая ноги и не глядя по сторонам. Вдруг Николай остановился и, резко махнув рукой, присел. Я плюхнулся лицом в сырую траву и едва поднял голову, как различил поверх склона сопки, у самой гряды, движущиеся серые тени. Вжимаясь в ложбинку, Николай пополз вверх по склону, волоча за собой карабин. Он пристроился за кустом багульника, прильнул к биноклю, но вдруг отложил бинокль в сторону, достал кисет и принялся спокойно набивать свою трубку. Я подполз к нему и едва не вырвал бинокль из его рук. На фоне кустарника спокойно шли четыре безрогие изюбрихи, а между ними терся теленок. Выгибая шеи, изюбрихи пощипывали траву, и шедшая впереди часто останавливалась и, поднимая голову, шевелила ноздрями, словно пробуя воздух. Бурая шерсть на изюбрихах висела клочьями, и местами по бокам проступала шерстка чуть посветлее.
