Арни Фалк-Рённе - Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи
Глава четвертая
Как летают на Новой Гвинее. — Аэродромы, пригодные для реактивных самолетов, и «почтовые марки» с «теннисными кортами». — История воздушных сообщений на Новой Гвинее. Майор Граймс находит ворота в Шангри-Ла[14]. Авария самолета приводит к открытию долины Балием. — Из каменного века в современность за несколько месяцев
1
Маленькая «Сесна» легко отрывается от травяной взлетной полосы, ибо, кроме пилота Стэна и меня, на борту никого нет, а вес моего багажа едва ли превышает 50 килограммов.
— Это один из плохоньких аэродромов, каких много в Ириан-Джая, да и во всей Новей Гвинее, — замечает Стэн. Показав на поросший травой холм метрах в двухстах к северу от посадочной полосы, он добавляет:
— Мы называем его «срезанной горкой» — тяжелогруженые самолеты нередко задевают за него. Индонезийский офицер следит, чтобы трава там была хорошенько скошена. И все же мне иногда кажется, будто меня щекочут по пяткам, когда моя «Сесна» пролетает над этим холмом.
Стэн уже восемь лет летает в Ириан-Джая (до недавнего времени эту часть Новой Гвинеи называли Западным Ирианом, а до того, как она перешла к индонезийской администрации, — Голландской Новой Гвинеей). Ему нередко приходится совершать вынужденную посадку, но такое здесь случается практически с каждым пилотом. Хорошо еще, что все сходит благополучно.
— Года два назад эта полоса была еще хуже, — говорит Стэн. — В длину метров двести, не больше. Мы называли ее теннисным кортом, потому что на этом поле миссионер и полицейский офицер иногда играют в теннис. Говорят, будто их предшественники враждовала друг с другом. Утверждают даже, что бывший полицейский офицер, зубной врач из Джакарты, которого выслали в Ириан-Джая, грозился убить миссионера. После свержения Сукарно он уехал на Яву. Нынешний офицер-индонезиец — человек весьма приятный. Они с миссионером играют в теннис, а всего в каких-нибудь двух часах ходьбы отсюда островитяне поедают друг друга. Когда мне приходится взлетать, всех жителей поста созывают на «теннисный корт» и велят покрепче держать хвост самолета. Процедура не из приятных, особенно когда даешь газ. Случись кому-либо замешкаться, и он может лишиться не только руки, но и жизни. К счастью, пока все обходится без потерь. У нас, пилотов, в этой связи даже бытует особое выражение: если речь идет об очень грязной и неприятной работе, мы говорим: «Ну-ка, выходи поиграй с нами в теннис!».
В Новой Гвинее, как в Ириан-Джая, так и в самостоятельной восточной части (государство Папуа-Новая Гвинея), множество самых невероятных аэродромов и взлетно-посадочных полос… если их вообще можно так назвать. Их насчитывается 266: от международного аэропорта в Порт-Морсби, где приземляются реактивные самолеты, до замызганной травяной полосы длиной 350 метров в Пиримапоане. Самые маленькие взлетно-посадочные полосы правильнее можно было бы назвать «стэмпс», что по-английски означает «почтовые марки». Садиться или взлетать с такой «марки» более чем рискованно. За пятнадцать лет я четырежды побывал в этих местах и имел сомнительное удовольствие близко познакомиться с многими новогвинейскими аэродромами. Признаться, всякий раз, когда самолет шел на посадку, я испытывал смертельный ужас. В отличие от многих европейцев у меня нет страха перед змеями и другими пресмыкающимися, к какому бы виду они ни принадлежали, да и поведение самих «детей природы» не внушает мне особых опасений. Зато полеты на небольших самолетах над горами Новой Гвинеи вызывают у меня самые сильные и противоречивые чувства. Я всегда боюсь их, но в то же время испытываю ни с чем не сравнимые ощущения: за каких-то несколько часов эта маленькая хрупкая бабочка переносит меня в глухие места, куда пешком я добирался бы месяцами. Переход от одной деревни до другой через горы займет не меньше двух суток, самолет же покрывает это расстояние за несколько минут.
И все-таки, когда я сажусь в местный самолет, душа у меня уходит в пятки. Впрочем, иногда всем нам полезны острые ощущения. Мне вспоминается полет к одной миссии, затерянной в горах Стар. Густой туман со скоростью курьерского поезда наплывает на крохотный самолет. Запаса горючего остается ровно на 12 минут, а мы не можем ни подняться выше, ни спуститься — куда ни кинь взгляд, всюду высоченные горы. Где-то внизу, скрытая от нас густым туманом, находится «марка» длиной всего триста метров. Но где она и как на нее сесть?
Самолет ведет католический священник, но в эти минуты в нем нет ничего благостного. Обернувшись ко мне, он кричит что есть мочи:
— Все мы должны когда-то отдать души всевышнему. Быть может, он намерен заполучить их именно сейчас.
С этими словами он кидает машину в густой, словно каша, туман. Неожиданно прямо перед нами встает темно-зеленая стена джунглей. Священник резко кидает машину вверх и кричит:
— Нет, посадочная полоса не здесь!
По-моему, в такой момент он мог бы мне этого и не говорить.
Еще одна попытка, за ней следующая, и я мысленно уже прощаюсь с жизнью. Но вот самолет ныряет снова, и прямо под нами возникает посадочная полоса. Самолет приземляется, весело прыгая по кочкам. Мужчины из деревушки, всю одежду которых составляют футляры из так называемой бутылочной тыквы, защищающие пенис, возбужденно постукивают по ним, а белая монахиня в коротенькой юбочке, не дожидаясь, пока заглохнет мотор, с улыбкой кричит нам:
— У меня в холодильнике холодное пиво!
Эту картину я всегда вспоминаю, встречая в Европе таких похожих друг на друга монахинь и священников. Миссионеры в Новой Гвинее не имеют ничего общего с привычным стереотипом. Если бы они, будь то католики или лютеране, не рисковали постоянно своей жизнью и здоровьем, не создавали эти, пусть примитивные, аэродромы и не летали по опаснейшим маршрутам в сотрудничестве с австралийскими, голландскими и индонезийскими властями, внутренние районы Новой Гвинеи и сегодня оставались бы белым пятном на карте. Ведь еще в 1940 году лишь три десятых австралийской части острова находилось под контролем местной администрации, что касается голландской части, то цифра составляла всего одну десятую.
Прошло немало времени, прежде чем местные власти поняли, какое значение для Новой Гвинеи имеет воздушный транспорт. В 1913 году, когда северо-восточная часть Новой Гвинеи еще принадлежала Германии и называлась Землей кайзера Вильгельма, немецким чиновникам пришла в голову мысль об использовании замечательных летающих машин, для того чтобы проникнуть во внутренние районы страны. Профессор Рихард Нейхаус, к которому обратились за консультацией, дал такое заключение: «Полеты на так называемых аэропланах будут, возможно, совершаться в Африке, но в Новой Гвинее их использовать невозможно. В случае вынужденной посадки пилот неизбежно наткнется на деревья. Если ему все-таки удастся посадить машину, то одно из двух: либо местные жители примут его за злого духа и попросту убьют, либо из-за недоступной местности и непроходимых джунглей он не сможет добраться до ближайшего административного пункта и погибнет от голода и истощения».
