Тенцинг Норгей - Тигр снегов
Я не ходил больше на Тигровый холм. Туристов не было, да я и все равно бы не пошел туда. Если уж Эверест стоит на месте, то лучше хоть не видеть его. Я не хотел его видеть, даже думать о нем не хотел… И все-таки все время думал.
А весной 1947 года произошел нелепый случай. Началось с того, что в Дарджилинг приехал мистер Эрл Денман.
Мистер Денман родился в Канаде, вырос в Англии и жил теперь в одном из британских владений в Африке. Там он немало путешествовал, ходил по горам в диких местах; короче, это был такой человек, который не нуждался в няньках. Но все, что он совершил ранее или собирался совершить, вдруг потеряло для него всякую цену: у него родился великий замысел, родилась великая мечта. Он хотел взять Эверест, и притом в одиночку! Впрочем, не совсем в одиночку, конечно, но во всяком случае без настоящей экспедиции. Денман искал спутников, и таким образом я и встретил его. Однажды ко мне зашел Карма Паул, старый сирдар, и сказал: «К нам в город приехал один господин, он задумал дело, которое может тебя заинтересовать». – «Что-нибудь насчет гор?» – спросил я. «Да, насчет гор». И вот уже я вместе с другим шерпой, Анг Давой, в маленькой конторе Карма Паула веду переговоры с мистером Денманом.
С самого начала мне стало ясно, что я еще никогда не видел ничего подобного. Денман был один. У него было очень мало денег и плохое снаряжение. Он не имел даже разрешения на въезд в Тибет. Зато решимости у него было хоть отбавляй и говорил он крайне серьезно и убежденно; переводил Карма Паул. Денман особенно настаивал на моем участии. Ведь я был «тигр», поднимался на Эверест выше восьми тысяч метров, говорил по-тибетски и немного по-английски, наконец меня рекомендовали ему как лучшего проводника среди шерпов. Все это звучало очень лестно, но в то же время нелепо, и мы с Анг Дава ответили, что нам надо подумать.
О чем тут было думать, даже не знаю, потому что вся эта затея выглядела чистейшим безумием. Во-первых, нам вряд ли удастся вообще попасть в Тибет. Во-вторых, если даже попадем, то нас скорее всего поймают, а тогда нам, проводникам, как и Денману, грозят серьезные неприятности. В-третьих, я ни на минуту не верил, что наш маленький отряд, даже добравшись до горы, сможет взять вершину. В-четвертых, уже сама попытка будет чрезвычайно опасной. В-пятых, у Денмана не было денег ни для того, чтобы хорошо заплатить нам, ни чтобы гарантировать приличное возмещение нашим семьям, если с нами что-нибудь случится. И так далее и тому подобное. Любой нормальный человек сказал бы «нет». Но я не мог отказаться. Меня неудержимо тянуло в горы, зов Эвереста действовал на меня сильнее всего на свете. Мы с Анг Дава посовещались несколько минут и решились. «Хорошо, – сказал я Денману, – мы попробуем».
Выяснилось, что он не только не имел разрешения на въезд в Тибет, но даже подписал бумагу, в которой обязался не приближаться к его границам. Поэтому необходимо было соблюдать строгую тайну, и мы, вместо того чтобы выступить из Дарджилинга, условились встретиться в определенном месте за городом и выйти оттуда. Затем двинулись по обычному маршруту экспедиций, через Сикким. Но этим и ограничивалось наше сходство с настоящей экспедицией, потому что если там все тщательно распланировано и организовано, то мы жили ото дня ко дню и никогда не знали, что принесет нам завтра. Иногда мы передвигались одни, иногда вместе с караванами, и тогда удавалось нанять вьючных животных для перевозки нашего груза. Наконец мы вышли из долин и лесов Сиккима к высоким гималайским перевалам, по которым проходит граница Тибета.
Здесь я предложил Денману уклониться от обычного маршрута, чтобы избежать встречи с патрулями. Нам удалось перебраться через границу по редко используемому перевалу. Оттуда мы направились на запад через большое плато в сторону Ронгбука. Конечно, дело не ладилось. Что ни день, случалась какая-нибудь новая беда. Мы редко наедались досыта. В одном месте навьюченные яки сорвались с крутого склона, и мы чуть не погибли вместе с грузом. Затем, как мы и опасались, нас перехватили солдаты и приказали вернуться обратно. Однако нам удалось заговорить им зубы и избежать ареста; мы сделали вид, будто возвращаемся, а сами пошли в обход и продолжали путь. После этого мы обходили все города и деревни и прибыли, наконец, к Ронгбукскому монастырю, где нас приняли без вопросов и подозрений.
И вот перед нами Эверест – белый, огромный, окутанный снежной дымкой, каким я помнил его все эти девять лет. Старое возбуждение овладело мной с такой же силой, как прежде. Я снова там, куда всегда так стремился! Однако я еще не распрощался со своим разумом и, глядя на гигантскую гору, отчетливее, чем когда-либо, сознавал безнадежность нашего предприятия. Вспомнился Морис Уилсон, его трагическая гибель в 1934 году… Я сказал себе: «Нет, мы не допустим ничего подобного. Никому не придется находить наши замерзшие тела в маленькой палатке».
И все-таки мы пошли вверх по леднику, мимо старых нижних лагерей в сторону снежных склонов под Северным седлом. Нас было только трое, и приходилось очень тяжело. Дул сильный ветер, стоял мороз. Мне казалось, что никогда еще здесь не было так холодно, пока я не сообразил, что виновато плохое снаряжение. Одежда пропускала ветер. Не хватало продовольствия, а самого главного, чая, уже не оставалось совсем. Обе наши палатки защищали немногим лучше листа бумаги, и вскоре Денману пришлось перейти к нам с Анг Дава. Втроем было все-таки теплее.
Зато мы двигались быстро. Для больших экспедиций между разбивками лагерей проходит два-три дня, потому что приходится забрасывать грузы в несколько приемов. Мы же каждый день разбивали новый лагерь, перенося все имущество за один раз, и вскоре очутились у подножья снежных склонов ниже Северного седла. Я чувствовал, однако, что мы дальше не пойдем. Денман был менее привычен к холоду, чем Анг Дава и я, и очень страдал. По ночам он не мог спать. Порой казалось, что он и идти-то не сможет. Из нашего последнего лагеря, четвертого, мы сделали отчаянную попытку взобраться вверх по крутому склону к Северному седлу, но холод пронизывал до костей, а ветер сбивал с ног. И вот мы уже опять сидим в палатке, измученные и побежденные.
Даже Денман понимал, что мы побеждены. Он был храбрый человек, решительный, настоящий фанатик, одержимый идеей. Но он не был сумасшедшим. Он не собирался губить себя, подобно Уилсону, и предпочел вернуться. За это я благодарен больше, чем за что-либо другое в моей жизни: если бы Денман настаивал на продолжении штурма, мы с Анг Дава оказались бы в ужасном положении.
Отступали мы еще быстрее, чем наступали. Потерпев поражение, Денман, казалось, стремился возможно скорее уйти с Эвереста, словно любовь к горе внезапно сменилась ненавистью. Мы чуть не бегом примчались к монастырю и продолжали с той же скоростью путь по диким плато Тибета, будто гора преследовала нас, как врага. Теперь у нас было еще меньше продовольствия. Наша одежда превратилась в лохмотья, а Денман до того разбил ботинки, что несколько дней ему пришлось идти босиком. И все же мы шли. К счастью, нам не попался ни один патруль. Не успел я и оглянуться, как мы вернулись из Тибета в Сикким, а еще через несколько дней, в конце апреля, вошли в Дарджилинг. Весь поход к Эвересту, вверх по горе и обратно, занял всего пять недель!
