Леонид Воронин - В Африку за обезьянами
Я с интересом вглядывался в развертывающийся пейзаж. Однако в апреле, когда мы начали свое путешествие, картина оказалась мало привлекательной. Желтеет выгоревшая трава, виднеются русла пересохших ручьев, посевы убраны, а новый еще не начался, крестьяне ждут дождливого сезона. Скот в это время худеет от недостатка воды и кормов. Люди также ощущают недостаток в воде. По дороге, в 3—4 км от жилья, нам попадались крестьянки, несшие на плечах огромные круглые глиняные кувшины с водой. Колодцев в деревнях нет, копать их не принято, хотя сведущие люди говорят, что водоносные слои нередко встречаются в здешней почве.
Я невольно удивлялся: где же абиссинские колодцы, широко известные как дешевый и удобный способ добывания воды? Способ этот таков: железная труба вколачивается до водоносного слоя, а затем вручную, насосом, по ней выкачивается вода. Оказывается, еще в прошлом столетии во время вторжения английской военной экспедиции Нэпира в Абиссинию этот способ был впервые применен английским военным инженером для снабжения водой своих солдат. Такой колодец под названием абиссинского распространился по всему миру, не привившись, однако, в самой Абиссинии.
Через полчаса навстречу нам стали попадаться тяжелые грузовые машины, наполненные дровами, мешками с углем и зеленью. Поверх груза сидели люди, воспользовавшиеся попутной машиной для поездки на базар. Шли караваны верблюдов и мулов, груженные мешками с древесным углем, зерновыми продуктами и даже живыми курами, связанными за ноги в гирлянды и перекинутыми через седла. Мерно двигались пешеходы, неся на плечах различные продукты своего хозяйства. Изредка попадались стройно сидящие всадники в пробковых шлемах, в белых брюках-галифе, с сандалиями на ногах, до подбородка закутанные белыми «шаммами», — богатые эфиопы, направляющиеся в город, в правительственные учреждения по делам или на базар. Каждого всадника сопровождало несколько босоногих слуг. Они бежали, держась за стремя или хвост лошади.
Иностранцы, давно живущие в Аддис-Абебе, рассказывают, что когда богатые эфиопы впервые начали применять мотоциклы и автомобили, то некоторые из них, не желая уступать старым обычаям, ездили также в сопровождений толпы слуг. Машины вынуждены были останавливаться через каждые 300—400 метров, чтобы подождать бегущую и выбивающуюся из сил свиту. Это оказалось настолько неудобным, что владельцам машин пришлось поступиться старыми обычаями и ездить без сопровождения.
Мне ни разу в Эфиопии не приходилось видеть никакого гужевого транспорта, за исключением извозчиков («гари»), разъезжающих по городу на разукрашенных двухколесных кабриолетах, запряженных лошадьми. Очевидно, передвижение на колесах не смогло привиться из-за недостатка дорог. По горные тропам и среди зарослей на колесах не проедешь.
Все встречные спешили, чтобы попасть к началу базара. Возле большого дерева собрался в путь заночевавший караван из нескольких верблюдов и мулов. Вьюки укладывались на животных. Караван выстроился гуськом, повод одного верблюда привязывали к хвосту другого, впереди стоящего. Ствол дерева толщиной в три-четыре обхвата, под которым ночевал караван, был несколько раз перевязан тонким белым шерстяным шнурком в знак того, что дерево священное — «атбар». В Эфиопии существует обычай охранять многовековые деревья, растущие возле дороги или на краю селения.
Караван на отдыхе.
По пути мы не видели больших сел, а лишь деревушки, состоящие из нескольких хижин. Вдали на отдаленных бугорках и возвышенностях виднелись эфиопские усадьбы, зачастую обсаженные эвкалиптами, с изгородью из камней или колючих веток. Круглые с конической крышей из соломы крестьянские дома («тукули») покрашены в белый цвет и издали напоминают украинские хаты. В наиболее населенных местах на возвышенности обычно красовалась деревенская церковь, такая же круглая, с конической крышей, как и остальные дома, но значительно больших размеров.
Проехали селение Бишофта, расположенное возле одноименной железнодорожной станции. Здесь живут железнодорожные служащие и рабочие, но есть и крестьяне. В поселке несколько харчевен, обслуживающих караваны и автотранспорт.
В этих местах, так же как и в других окрестностях Аддис-Абебы, в Хараре, а также и в провинции Галла-Сидамо, после вторжения итальянцев было размещено много итальянских переселенцев. Им отдали лучшие земли. Однако после освобождения Эфиопии переселенцы поспешили вернуться к себе на родину, вслед за военными, чиновниками, торговцами, нахлынувшими сюда во время оккупации с целью наживы. Только мастеровые: шоферы, слесари, механики, столяры и другие — остаются до сих пор в Эфиопии.
Озеро Бишофта, расположенное в 50 км от Аддис-Абебы.
После Бишофта все чаще стали попадаться хижины галласов. Это четырехугольные и круглые шалаши, сделанные из соломы и веток. Вдали виднелось между горами озеро Бишофта, имеющее вулканическое происхождение. Проехав пятьдесят километров, мы спустились метров на пятьсот ниже к уровню моря. Растительность стала здесь обильнее, вдали появились лесные массивы, по бокам дороги возникли густые кустарники. Я увидел здесь деревья с короткой кроной; их многочисленные ветви и листва образовали над стволом плоскую шапку. Деревья имеют вид грибов: они приспособились к засушливым временам года. Прикрываясь от знойного солнца зеленым куполом, они сохраняют влагу у своих корней. На ветках подвешено очень много шарообразных гнезд из сухой травы, искусно сделанных небольшими птичками ткачиками меньше наших воробьев. Мне рассказывали, что на юге Эфиопии водятся так называемые колониальные ткачи, которые сообща делают из травы большой навес, а затем под ним каждый для себя подвешивает свое гнездо.
На семидесятом километре от Аддис-Абебы мы проехали городок Моджо. Здесь, в отличие от селений, значительно больше каменных построек, но на окраинах городка стоят те же эфиопские тукули и соломенные шалаши галласов.
За уборкой урожая.
За Моджо шоссе круто ушло вправо от железной дороги, по бочкам его прибавлялось все больше и больше растительности. Я любовался зарослями мимозы и огромными многовековыми сикоморами. Реку Моджо мы переезжали дважды: сразу за городом — по каменному мосту, а потом второй раз вброд, так как тамошний деревянный мост в это время ремонтировался. Здесь мы были задержаны застрявшим в реке грузовиком. Стоя по колено в воде, человек тридцать толкали тяжелую восьмитонную машину и кричали в такт: «форса, форса» — что-то вроде нашего «дружно взяли». За рекой вдоль шоссе тянулась хлопковая плантация, занимающая 400—500 гектаров земли, расположенной в треугольнике, который образуют, сливаясь вместе, реки Моджо и Аваш. Возле плантации располагался поселок из полутора десятков соломенных шалашей, а в полукилометре — деревня Коко из нескольких десятков таких же жилищ. Жители этих поселков сеют кукурузу и пшеницу, но многие из них работают на плантации, принадлежащей иностранцу. Земля не является собственностью плантатора, он ее арендует у богатого эфиопа, владеющего многими земельными участками в несколько тысяч гектаров. По эфиопским законам вся земля считается собственностью негуса, фактически же значительная часть ее принадлежит помещикам, церкви, военачальникам и лишь некоторая доля — крестьянским общинам. Земля по закону не может быть продана иностранцам, они могут лишь арендовать ее на сроки до 30 лет. Преобладающая часть крестьян арендует землю у владельцев. Налоги и арендная плата поглощают изрядную часть урожая, по некоторым подсчетам, более половины. При таких условиях сельское хозяйство не может выйти из состояния нищеты и отсталости.
