Виктор Болдырев - Полуостров загадок
— Однако пошел, — говорит по русски, — ехать далеко надо. Хорошо торговали. Через два дня в гости к тебе приедем — праздник отбоя будем делать…
Облегченно вздыхаю.
Выходим из яранги. Каюры перегрузили нарты и покуривают трубки. Прощаюсь с Тальвавтыном как ни в чем не бывало.
Белая упряжка рванула с места. Старик обернулся. На тонких его губах мелькнула холодная усмешка.
Мы с Геутваль молчаливо стояли у порога яранги до тех пор, пока последняя нарта не скрылась за лесистым увалом…
— Ну, Геутваль, снимай скорее яранги, удирать будем!
Я побежал будить Вельвеля. Нельзя было терять ни минуты. Втроем быстро свернули лагерь, пригнали ездовых оленей. Через час наш легкий караван несся вверх по Белой долине, в противоположную сторону, по следам ушедшего табуна. Только тут Вельвель сообразил, что случилось. Он ехал хмурый и злой.
В сумерки нагнали табун. В глухом распадке как ветер налетела легковая нарта Тынетэгина. Юноша спустился с ближнего увала, где устроил, видно, сторожевой пост. Соскользнул с нарты и, не выпуская поводка, в волнении закурил трубку.
— Гык! Давно ждем вас, Костя совсем не спит…
— Как олени?
— В Большом распадке, — махнул в сторону увала Тынетэгин, — совсем смирные стали…
Наше появление всполошило лагерь. Из палатки выскочили Костя, Гырюлькай, Ранавиаут, Эйгели. Костя окинул быстрым взглядом караван.
— Молодец, Вадим! — тискает он меня в могучих объятиях. — Собирался уже ехать на выручку.
— Едва догнали вас… далеко увели табун…
— Ах ты, чертенок! — обрадовался Костя, увидев Геутваль. — Сберегла Вадима?!
На шум подъехал Илья, дежуривший у стада. Все собрались вокруг. Снова сошлись вместе — маленький, непобедимый отряд. Лишь Вельвель сумрачно стоял у своей упряжки, не разделяя общей радости.
Яранги решили не расставлять, повесили на шестах одни пологи. На рассвете — уйдем с табуном дальше… Утром мы обнаружили исчезновение Вельвеля. Это встревожило нас: через несколько часов Тальвавтын узнает о нашем скрытом маневре.
В путь собрались быстро. Табун гнали ускоренным маршем, почти не останавливаясь на кормежку. В этот день сделали особенно большой переход, достигнув того перевала, откуда мы с Костей впервые увидели Главное стойбище Пустолежащей земли.
Теперь Тальвавтын не опасен. Вряд ли он решится беспокоить стельных важенок утомительным маршем. Да и нам двигаться дальше такими стремительными переходами нельзя: погубим приплод.
На общем совете решили устроить отдых. Расположились у перевала комфортабельно — поставили две яранги с пологами, сдвинули вокруг нарты, добыли льда на промерзшей до дна речке, напилили и нарубили дров из привезенного сухостоя. Костя торжественно поставил у яранги шест с красным флагом — символ нашей полной независимости.
— Настоящий форт получился! — восторгался Костя. — Голыми руками не возьмешь…
— Только пушек не хватает, — съязвил я.
Но все таки на соседней возвышенности выставил сторожевой пост.
Олени Спокойно копытили снег на пологих гривах Белой долины, украшая тонким кружевом следов девственные склоны.
Дежурили у стада в три смены. Я выходил с Геутваль, Костя с Гырюлькаем, Танетэгин с Ранавиаут. Илья помогал ночной смене. В дежурство один объезжал табун на легковых нартах, другой безотлучно находился на сторожевом посту, обозревая окрестности и широкую тропу, пробитую табуном во время отступления.
Распорядок был твердый, как в армии. Всем это очень нравилось. Работали с увлечением. Особенно охотно несли сторожевую службу Геутваль и Тынетэгин…
Ночью в пологе я, сквозь сон услышал близкий выстрел.
— Р ра рах! — тревожно повторило эхо в горах.
Не успел проснуться, как Геутваль затормошила меня в темноте.
— Винтовка Тынетэгина стреляла, просыпайся скорее!
Девушка быстро зажгла светильник, принялась будить Костю, Гырюлькая. В пологе поднялась суматоха. Геутваль заряжала винчестер, Костя, чертыхаясь, натягивал торбаса, Гырюлькай лихорадочно одевался.
Мы с Костей выскочили из яранги. К нам бежал Тынетэгин, затормозивший упряжку у кораля из нарт.
— В кого стрелял?! — крикнул Костя,
— Спящих в пологе разбудить хотел: Тальвавтын едет…
— Один?!
— На беговой упряжке.
Из морозного тумана вынырнула белая упряжка. Олени как вкопанные остановились рядом с упряжкой Тынетэгина.
— Какомэй! Далеко убегали… — вместо приветствия насмешливо проговорил Тальвавтын.
— Твои табуны близко подошли, — резко ответил Костя.
Тальвавтын нахмурился, угрюмо посмотрел на Костю и Дерзко сказал:
— Мои пастухи плохо оленей стерегли.
Я пригласил Тальвавтына в полог. Беседа не клеилась. Костя сидел у чайного столика хмурый, закипая бешенством. Тальвавтын молчаливо курил длинную трубку.
— Экельхут, главный шаман, разговаривал с духами, — вдруг сказал старик. — Большая беда будет. Нельзя вам кочевать дальше в горы: погибнут олени, надо обратно к границе леса уходить…
Тальвавтын замолчал ненова погрузился в раздумье.
— Ну и шельма, — пробормотал Костя. Действительно, маневр Тальвавтына был шит белыми нитками. К границе леса нас и калачом не заманишь.
— И что же говорит Экельхут, какая беда грозит нашему табуну?
— Сильно сердятся келе[17]: живых оленей тебе отдавали. Большое бедствие на Пустолежащую землю насылают. Экельхут говорит, быстрее кочевать тебе нужно к границе леса — обманывать духов, — повторил Тальвавтын.
— А где твои табуны? — спросил я старика.
— В лесные долины быстро кочуют.
— Не пойдем к лесу, мало времени осталось, — грубо отрезал Костя.
— Спешить надо… отел скоро, подтвердил я отказ в более вежливой форме.
— Добра желаю вашему табуну, — презрительно взглянул на Костю Тальвавтын. — Поехал я. Аттау!
Тальвавтын исчез так же внезапно, как появился. Поведение его было для меня непонятно. Зачем он приезжал? Чего хотел? Чем грозил нашему табуну?
— Мэй, мэй, мэй! — встревожился Гырюлькай. — Экельхут очень сильный шаман, большая беда будет!
Мы долго еще обсуждали предостережение Тальвавтына и решили не принимать его во внимание — двигаться дальше, возможно быстрее покинуть Пустолежащую землю…
Неделю мы кочевали, совершая небольшие переходы, уходя все дальше и дальше от границы леса, в лабиринт безлесных долин обширного горного водораздела между Анадырем, Анюем и Олоем. Теперь нас отделяли от леса добрые сто пятьдесят километров, и мы почувствовали себя наконец в безопасности…
