Джон Фолкнер - Отель с привидениями (сборник)
Но друг перед другом мы уже больше не притворялись и, не сговариваясь, покончили с глупым фарсом — ведь все это время мы делали вид, будто не замечали, как отдалялся Джон от жены, с какой возмутительной пренебрежительностью относился к ней.
Стоит ли говорить, в какой тоске три несчастные женщины вернулись домой после рождественской службы. Джон так и не показался, но около пяти часов Констанция поднялась к нему и, стоя перед закрытой дверью, кротко просила впустить ее. В конце концов Джон открыл дверь. Она не рассказывала, что именно она увидела, но когда она вернулась в гостиную, я поняла по ее лицу, что она ужасно расстроена и напугана. Мне она только сказала, что в слезах бросилась к ногам мужа и на коленях, в отчаянии, умоляла его сказать ей, в чем она провинилась перед ним, и не лишать ее своей любви. Джон молчал, но в конце концов мольбы несчастной возымели действие, и он согласился спуститься вечером в столовую. За ужином мы изо всех сил делали вид, будто ничего не произошло, вымученно улыбались, стараясь казаться веселыми, хотя в голосе еще дрожали слезы, и всячески пытались рассеять мрачную угрюмость Джона. Но он лишь односложно отвечал нам, и когда Форстер, старый дворецкий нашего отца, поставил на стол круговую чашу Малтраверзов, которую вот уже тридцать лет он выносил каждое Рождество, брат, даже не пригубив чашу, равнодушно передал ее нам. По лицу Форстера я поняла, что болезнь хозяина уже не составляла тайны для слуг.
Не стану терзать ни себя, ни тебя, дорогой Эдвард, описанием болезни твоего отца, ибо, увы! вскоре не осталось сомнений, что его недомогание перешло в тяжелый недуг. Это было единственное, хотя и печальное утешение, которое мы могли найти для Констанции, уверяя ее, что отчужденность мужа вызвана физическим расстройством его организма. С каждой неделей его состояние ухудшалось, и день ото дня он обращался с женой все более холодно и жестоко. Мы всячески уговаривали его сменить обстановку — уехать в Ройстон на месяц, пригласить доктора Доуби, чтобы он его обследовал. Миссис Темпл даже тайком обратилась к доктору за советом, описав, насколько позволяли приличия, что происходило с ее зятем. Не представляя, насколько серьезно заболевание Джона, доктор Доуби ответил в довольно шутливом тоне, что слегка покоробило нас, но в любом случае настоятельно рекомендовал сменить климат и обстановку.
Вот почему мы вздохнули с облегчением, когда однажды в марте брат объявил нам, что решил последовать нашим советам и уезжает на континент. Вскорости он покинул Уорт, взяв с собой своего камердинера Парнема. Простился он с нами равнодушно, но ласково поцеловал Констанцию. Бедняжка потом призналась мне, что за последние три месяца это был первый случай, когда Джон удостоил ее этого обычного выражения супружеской любви, и ее истерзанное сердечко увидело в том добрый знак, позволявший надеяться, что муж вернет ей свою любовь. Джон не предложил жене сопровождать его, но в любом случае мы бы воспротивились этому, поскольку уже не оставалось сомнений, что Констанция находится в том положении, когда было бы верхом неосторожности пускаться в путешествия.
Почти месяц мы не имели от Джона вестей. Наконец он прислал Констанции письмо из Неаполя. В нем было всего несколько строчек. Джон только сообщал адрес, по которому она при желании могла бы писать ему — вилла де Анджелис в Позилиппо. Хотя в письме не было ни одного теплого слова, Констанция ожила и с тех пор почти каждый день писала мужу трогательные письма, подробно сообщая все наши новости в надежде, что они рассеют его.
Глава XI
Месяц спустя миссис Темпл отправила Джону письмо, в котором, описав состояние Констанции, умоляла его приехать хотя бы ненадолго, чтобы поддержать жену перед родами. Не отозваться на такую просьбу было бы жестокой бесчеловечностью, но непредсказуемое поведение брата в последнее время приучило меня ждать от него самых необъяснимых поступков. И потому, когда Джон известил нас, что возвращается в Англию, у меня отлегло от сердца. По-моему, миссис Темпл испытывала в душе те же чувства, но хранила молчание.
Мы встретили Джона в Ройстоне, куда миссис Темпл перевезла Констанцию, чтобы там она находилась под наблюдением доктора Доуби. Судя по внешнему виду моего брата, здоровье его ухудшилось. Он был по-прежнему страшно бледен и вдобавок заметно похудел, и его угрюмая замкнутость осталась неизменной. Правда, он отнесся к Констанции с участием и даже нежностью. Она ожидала мужа с душевным трепетом, не зная, что сулит ей его возвращение, и нервное напряжение подрывало ее хрупкий организм. Сочувствие, по правде говоря, естественное, когда молодая женщина готовится стать матерью, показалось бедняжке после всех пережитых страданий милосердным даром любви, и ее вновь окрылила надежда, что Джон изменится и будет столь же нежным, как прежде. Но, как ни горько писать об этом, добрые чувства пробудились в нем не надолго, и вскоре им вновь овладела глубочайшая апатия. Мне показалось, будто его подлинная, искренняя и любящая натура в отчаянном усилии пыталась пробиться сквозь броню жестокости и эгоизма, сковавшую его душу. Но пагубное воздействие какой-то злой силы, судя по всему, оказалось сильнее, брат сдался, и на него вновь наложили цепи, еще более тяжкие. То, что Джон находился под властью неведомой темной силы, не вызывало сомнений у всякого, кто знал его прежде. Но хотя и миссис Темпл и я думали одинаково, мы терялись в догадках, что представляла собой эта сила. Миссис Темпл даже готова была допустить, что у Констанции появилась соперница, но по размышлении мы отбросили это предположение как неправдоподобное. Будь в нем хотя бы доля правды, мы не остались бы в неведении, так или иначе дошли бы слухи. Нас приводила в отчаяние невозможность постичь природу недуга, поразившего моего брата. Если бы мы нашли причину, то смогли бы противостоять болезни, но мы сражались с тенью, и враг наносил удары, скрываясь в кромешном мраке и оставаясь для нас незримым. Предполагать психическое расстройство не было оснований, и нельзя было сказать, что Джон страдал каким-то определенным физическим расстройством, если не считать того, что таял на глазах.
Вскоре родился ты, дорогой Эдвард. Здоровье Констанции быстро поправлялось, радость материнства вдохнула в нее новые душевные силы, и твое появление на свет принесло ей блаженное утешение после долгих страданий. Джон отнесся к рождению сына едва ли не равнодушно, хотя как-то раз просидел у жены почти полчаса и даже позволил ей погладить его по волосам и приласкать, как в былое время. Стояла прекрасная летняя пора, но Джон почти не выходил из дома, не покидал своей комнаты, даже спал в ней, распорядившись поставить там походную кровать, — и подолгу играл на скрипке.
