Генри Мортон - От Иерусалима до Рима: По следам святого Павла
В конце концов я заснул на пару часов, но лишь для того, чтобы снова проснуться с первыми лучами солнца. Обнаружилось, что мы стоим на железнодорожной станции Алеппо. Это крупный сирийский город, который, подобно Дамаску, стоит на границе с пустыней. В этот ранний час город крепко спал и выглядел как огромное скопление плоских крыш, среди которых там и сям вырастали купола и минареты. Из соседнего купе доносился могучий храп сирийца. Храпел он так, что хрупкая перегородка между нашими отсеками ощутимо сотрясалась. Я стал думать, с какой целью этот человек едет в Турцию.
И тут тишину спящего вокзала нарушило шипение и лязганье: в Алеппо прибыл еще один скиталец — потрепанный, пыльный состав со следами долгого пребывания в пути. Я с удивлением отметил, что это наш сотоварищ, тоже поезд компании «Торус экспресс», только следующий в противоположном направлении — из Константинополя, или Стамбула, как теперь его называют.
Оказывается, эти поезда пересекаются в Алеппо: один на последнем перегоне своего путешествия на юг, а другой, соответственно, в самом начале пути на север. В эти несколько минут, пока поезда стоят на станции, проводники спальных вагонов — замечательные люди в характерной униформе темно-коричневого цвета — успевают спуститься на платформу и обменяться парой-тройкой фраз на французском языке.
Стоя у открытого окошка и наблюдая за этой сценой, я подумал, что сам себя лишил изрядной доли дорожной романтики, когда решил добираться в Турцию через Сирийские Ворота[16] и сел в вагон с надписью «Compagnie International des Wagon-Lits». Подобные поезда — похожие друг на друга, как братья-близнецы, — ходят в Берлин, Париж, Рим, Вену, Будапешт и Афины. Проводники в одинаковых коричневых униформах застилают вам постель по вечерам и будят по утрам. Но, с другой стороны, это как раз тот момент, который сближает с эпохой святого Павла и помогает восстановить подробности его путешествий. Думается, подобные унифицированные спальные вагоны были бы весьма уместны в Малой Азии того времени.
Дело в том, что на всей территории Римской империи — от Британии на западе и до Каспийского моря на востоке — господствовал некий принцип интернационализма. Прежде всего, римляне озаботились проложить целую сеть великолепных дорог. Пользуясь этими дорогами, вы могли добраться от Иерусалима до Булони. И на всем протяжении этого долгого пути вы вполне могли обходиться всего двумя языками — латынью и греческим. Если же по дороге у вас, не дай бог, случилась беда или возникли какие-то проблемы, то достаточно только заявить о своем римском гражданстве (а именно так и поступил апостол Павел), и повсюду — что в Эфесе, что в Антиохии или Александрии, или даже в самом Риме — вам была обеспечена одна и та же юридическая и полицейская поддержка. Чтобы оценить это, достаточно вспомнить, какое количество бюрократических препон ждет вас на том же отрезке пути в наше время. В каждой стране собственные законы. Вам придется договариваться с различными представителями властей — французскими, швейцарскими, итальянскими, югославскими, сербскими, болгарскими, греческими, турецкими, сирийскими и палестинскими. Единственное, что роднит всех перечисленных чиновников — полное безразличие к вашей судьбе. Там, где раньше простиралась открытая дорога, сегодня возвели целую кучу границ — с таможнями и паспортным контролем. И повсюду вы будете наталкиваться на официальные барьеры. Вас ждут закрытые двери, бесконечные проверки и недоверчивые взгляды, словно в вас подозревают шпиона или контрабандиста.
И лишь здесь, в международных спальных вагонах, вы получите одинаковые — что в Париже, что в Стамбуле — одеяла и простыни; и завтраки вам будут сервировать на одинаковых голубых тарелочках, независимо от того, где вы находитесь — в Белграде или Барселоне. Эта одинаковость сервиса воспроизводит — во всяком случае, до некоторой степени — великолепную стандартизацию римских дорог, которая царила в античную эпоху.
Утренняя заря разгоралась над Алеппо, когда мы двинулись дальше — в плоскую и жаркую страну, которая ждала на севере. Наш поезд потихоньку удлинялся: время от времени на станциях к нему прицепляли все новые вагоны — обычные и вагоны-рестораны.
В одном из таких вагонов-ресторанов я и позавтракал. В меню входили яйца «обернуар», кофе и тосты. Впрочем, ел я рассеянно, все мое внимание поглощал пейзаж, открывавшийся за окном. Это был настоящий нецивилизованный Восток — такой, каким он сохранялся на протяжении последних столетий. Цепочки верблюдов маячили на горизонте, всадники с ружьями за плечами возвращались к себе домой — я видел стоявшие поодаль деревушки с глинобитными домиками и куполом мечети. Меня забавляла мысль, что, несмотря на все внешние отличия, этот современный вагон-ресторан является прямым восприемником древних караванов, которые двигались по Эгнатиевой дороге[17].
Напротив меня за столиком восседал мой сосед сириец — чисто выбритый, благоухающий одеколоном, в феске, сидевшей под каким-то немыслимо-высокомерным углом, — и задумчиво вертел в руках чашечку кофе. Как выяснилось, он ехал в Стамбул. Умирающий город, как сказал сириец. Турецкий диктатор Кемаль, или Ататюрк, «Отец турок», если пользоваться официальным титулом, решил обречь старый город на медленную смерть, а в качестве республиканской столицы развивать Ангору, то есть Анкару.
— Но разве можно убить Стамбул? — вопрошал сириец, взмахнув в воздухе наманикюренной рукой. — Он создан самой природой как мост между Востоком и Западом. Город, которому довелось побывать и крепостью, и базаром. Как можно убить такое чудо?
Я слушал его рассуждения о будущности Стамбула, а сам пытался отгадать, с какой миссией мой сосед едет в Стамбул. Меня интриговал его внешний вид — высокая красная феска, надушенные волосы, изящные ухоженные руки и бросающийся в глаза костюм. Этот человек казался сошедшим с обложки какого-нибудь приключенческого романа. Я так и не решился дать волю своему любопытству.
Через несколько часов наш поезд покинул пределы Сирии и вскарабкался на горный хребет Аман.
Плоская местность с ее пальмами, грязными деревушками и караванами верблюдов осталась позади. Теперь мы ехали по суровой гористой местности. По обе стороны от железнодорожной линии вздымались отвесные склоны, густо поросшие хвойными лесами. Местами их пересекали темные ущелья, по дну которых неслись стремительные потоки. Горы, отделявшие страну святого Павла от родины Христа, напоминали мне не то Швейцарию, не то Шотландию. Порой мне казалось, будто мы приближаемся к Сент-Морицу, а в иные моменты я готов был поклясться, что вот-вот за поворотом откроется Форт-Уильям.
