Виктор Мусцевой - Переход
Через некоторое время в луч фонарика попадает колея. Не дорога, а так, когда--то давно машина проехала. Призываю Пашу не потерять эту колею --по ней можно идти как нормальные пехотинцы ходят, а не как козлобараны. Метров двести идем нормально, потом колея сильно поворачивает. Народ кричит, что она поведет нас назад, и вообще, паникует. К тому же и колею, вправду сказать, уже потеряли...
Паша настойчиво предлагает вернуться к азимуту. Ленчик кричит, что если он еще раз услышит слово ``азимут'', он кого--нибудь убьет. Наверное это нервное. Я говорю: ``Хорошо, хорошо, давайте просто пойдем на север!'' Леня сразу успокаивается. Странно. По мне, так что ``азимут --- 320'', по которому мы шли до этого, что ``азимут --- 0'', т.е. на север, совершенно конгруэнтно. Север предпочтительнее только в том смысле, что так мы быстрее выйдем к ближайшему озеру, где есть и дрова для костра, и вода для чая. Первейшая заповедь командира: ``Если личный состав начал кричать в походе, разожги костер и напои личный состав.'' В смысле чаем.
Сидеть лучше, чем идти. Но грызут. Там, где штаны сильнее натянуты. Это в двух местах. Но на коленях камуфляжа хоть наколенники нашиты, их никакая сволочь не прокусит. Поэтому, когда дойдем до места постоянного лагеря, буду вечером камуфляж на шорты одевать. Но это когда дойдем. А пока едят. Поэтому лучше идти, чем сидеть. Бросаю в народ клич: ``Ну что, потопотунили? Вперед, к чаю!''
Чай --- это стимул! Чай --- это хорошо! Потому, что пить хочется. Зато сильно. Зато всем. Это спины и физиономии мокрые, а глотки очень даже сухие.
Снова идем. Снова впереди маячит спина Паши, а за ней желтый круг света от фонарика. Что под ногами --- по--прежнему не видно. Главное не отставать, тогда хоть рельеф можно отслеживать. По тому, поднимается Пашина спина, или опускается. Иначе можно и носом пропахать. А на глазах у личного состава это позорно. Хорошо, что в кирзовых сапогах иду. Что под ногами --- не очень важно, --- колючка, ветка, змея --- по барабану. И песок не засыпается, и комарье за щиколотки не кусает. Вообще, кирзачи великий человек придумал, жаль, не знаю кто. Но от мокрой травы намокают. Хуже, чем если в воду не надолго наступишь. Но у пацанов кроссовки и кеды намокают сильнее. Особенно если в воду наступить. И комары. И колючки. И песок. Жуть!
Пашина спина опять поползла вверх. Черт, опять подъем! Нос сопит, мотор молотит, в висках стучит. Ноги в коленях упрямо отказываются распрямляться полностью. М--да, Василич, староват ты стал для таких забегов. Хотя рекорды скорости мы сегодня отнюдь не бьем. Скорее, бьем рекорды ползучести.
Перевалили через очередной бархан. Под ногами поперек нашего направления движения полоса голого песка. Светим. Дорога! Не какой--нибудь занюханный одиночный след, а тщательно и многократно взбитый колесами вездеходов песок. Меня охватывает волна всенародного ликования. Не понимаете? Да просто это означает, что до поймы с озером метров 50 -- 100. Взлезаем на следующий бархан и вот она, пойма, перед нами.
--- Большой привал! С кипячением чая!
Сбрасываю с плеча палатку, стаскиваю рюкзак. В мокрую спину дует слабый ветерок, точнее даже сквознячок. Становится прохладнее. Хорошо!
Выкапываю из рюкзака чайник, чай, сахар. Для этого приходится вывернуть практически все его содержимое. Не страшно --- до утренней зорьки мы отсюда не сдвинемся. Высылаю разведгруппу из Лени, Димы и Паши за дровами и водой, объяснив, что где--то рядом въезд в пойму. Разведка спускается с бархана, и сразу же раздается хоровой вопль обладателей фонариков --Паши и Димы: ``Да мы же на нем стоим!''
Сажусь на палатку, закуриваю. Фонарики, переговариваясь, удаляются в лес. Интересуюсь у Ольги, как оно, служить в пехоте? Объясняет в том смысле, что сильно тяжело, но интересно. Молча следим за эволюциями фонариков, сопровождаемыми треском сушняка. Это обнадеживает.
Пот на физиономии почти обсох, но камуфляж мокрый насквозь. Поэтому слетаются и кусают, несмотря на сигаретный дым. Но теперь--то им недолго осталось, сейчас костерок запалим.
Наконец, возвращаются доблестные разведчики, успешно выполнившие миссию. Прямо на маковке бархана разводим костер --- так комаров меньше. Леня объясняет, что озеро оказалось не совсем там, где я говорил. Молча киваю, а сам думаю, что повезло вам, в этом году вода в Дону высокая. Иначе бы топать вам, платиновые вы мои, за водой метров четыреста пятьдесят именно туда, куда я говорил.
Когда чайник воздвигается на костер, всем становится существенно веселее. Окончательно настроение поднимается народной инициативой, выразившейся в вопросе: ``А не сожрать ли нам чего--нибудь?'' Я отвечаю, перефразируя бородатый анекдот: ``Який же афганэць откажется от гарного сала!''
Стелим вокруг костра пару ковриков, на которых с комфортом все пятеро и размещаемся. Ольга кромсает сало, я завариваю чай. Дима спрашивает Пашу: ``Огурец?'' Паша в ответ выдает не вполне понятный вопрос: ``Есть?'' Я сразу же задвигаю анекдот:
Приходит мужик к врачу и жалуется на геморрой. Тот, соответственно, выписывает ему свечи. Через две недели мужик снова приходит и жалуется, что не помогает. Врач выписывает еще. Мужик возмущается: ``Сколько можно, четыре упаковки съел!'' Изумленный врач переспрашивает: ``Вы их что, глотали?'' ``Нет, в задницу запихивал!!!''
Народ смеется. Потом соображает, к чему это я, и уже не смеется, а откровенно ржет.
Трапеза в разгаре. Как и веселье. Просто потрясающе, до чего у самых разных людей поднимается настроение от того, что в армии называется приемом пищи. Действует безотказно и на всех. Внезапно с того места, где сложены рюкзаки, раздается грохот. Мы с Димой, как фонарикодержатели, подрываемся и скачем туда. В свете фонариков видны следы чудовищной катастрофы --- мой разворошенный рюкзак скатился вниз, раза три--четыре перевернувшись, оставляя каждый раз что--нибудь по дороге, и остановился на каком--то кустике. Громыхал казан об сковородку. Там, где рюкзак стоял изначально, на песке валяются макароны. Все ясно. Мыши--полевки просто тащатся от макарон и чуют их даже через два полиэтиленовых пакета. В этот раз был один. Кряхтя, волоку рюкзак назад, попутно подбирая всякую хрень. Разглядываю и завязываю прогрызенный кулек с макаронами. Двигаю идею:
--- Это, наверное, была полевая мышь.
Идея восторга не вызывает. Вероятно, в силу недостатка экзотики и романтики. Ладно, добавляем романтики:
--- А, может, собака енотовидная...
У Димы загораются глаза. Ага, сработало... Действительно сработало, поскольку на протяжении дальнейших посиделок Дима регулярно подрывался и светил на мой рюкзак. Но никого не поймал. Я опасаюсь, что от внезапного грохота казана и сковородки у несчастной мышки случился инфаркт. Или, на крайний случай, понос. По крайней мере, она больше не приходила.
