Сесил Скотт Форестер - Пришпоренный
— Отпустите тормоз, пожалуйста, сэр. Вот эта ручка, сэр. Хорнблауэр повиновался. Буш негромко крикнул, матросы натянули тросы, выбирая слабину, потом перешли на рысь. Карета запрыгала по мостовой. Зеваки махали шапками и кричали.
— Я не думала, что могу быть так счастлива… Горри… милый, — сказала Мария.
Матросы бежали враскачку, как обычно моряки на берегу. Они свернули на Хай-стрит и двинулись к «Георгу». На повороте Мария упала на Хорнблауэра и ухватилась за него, счастливая и напуганная. Они приблизились к гостинице, и Хорнблауэр понял, что карета сейчас наедет на матросов. Соображать надо было быстро. Он поспешно вырвался из Марииных объятий и дернул тормоз. Что делать дальше, он не знал. Обычно в таких случаях молодых встречают хозяин гостиницы, его жена, слуги, конюх, буфетчик и горничные, но никого не было. Хорнблауэру пришлось без посторонней помощи выпрыгнуть из кареты и самому помочь Марии спуститься.
— Спасибо, ребята, — сказал он матросам. Те в ответ козырнули и что-то торопливо пробормотали.
Буш только что появился из-за угла и торопливо шагал к ним. Теперь Хорнблауэр мог оставить матросов на него и, при досадном недостатке торжественности, повести Марию в гостиницу.
Но вот, наконец, и хозяин с салфеткой через руку, за ним жена.
— Добро пожаловать, сэр. Добро пожаловать, мадам. Сюда, сэр, мадам. — Он распахнул дверь в общую столовую, где на ослепительно белой скатерти накрыт был свадебный обед. — Адмирал прибыл всего пять минут назад, сэр, так что вы должны нас простить сэр.
— Какой адмирал?
— Досточтимый адмирал сэр Уильям Корнваллис[1], сэр, командующий Ла-Маншским флотом. Его кучер говорит, наверняка будет война, сэр.
Хорнблауэр понял это уже девять дней назад, как только прочитал обращение короля к парламенту и увидел на улице вербовочные отряды. Тогда его назначили капитан-лейтенантом на «Отчаянный»… и тогда же он оказался помолвлен с Марией. Беззастенчивое поведение Бонапарта на континенте означает, что…
— Бокал вина, мадам? Бокал вина, сэр?
Хорнблауэр заметил, что Мария вопросительно смотрит на него. Она не решается ответить, пока не узнает, что думает ее новоиспеченный муж.
— Мы подождем остальных, — сказал Хорнблауэр. — А вот…
Тяжелые шаги на пороге возвестили о появлении Буша.
— Все остальные будут через две минуты, — объявил Буш.
— Очень любезно с вашей стороны было организовать экипаж и моряков, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. В эту минуту он придумал еще одно подходящее для доброго и заботливого мужа высказывание. Он взял Марию под руку и добавил: — Миссис Хорнблауэр сказала, что вы доставили ей большую радость.
Мария захихикала, и он понял, что, как и ожидал, приятно удивил ее, неожиданно назвав новым именем.
— Желаю вам счастья, миссис Хорнблауэр, — торжественно сказал Буш, потом обратился к Хорнблауэру: — С вашего разрешения, сэр, я вернусь на корабль.
— Сейчас, мистер Буш? — спросила Мария.
— Боюсь, что да, мэм, — ответил Буш и снова повернулся к Хорнблауэру. — В любой момент могут подойти провиантские лихтеры.
— Боюсь, вы правы, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Держите меня в курсе, пожалуйста.
— Есть, сэр, — ответил Буш и удалился. Вот наконец, и остальные. Всякая неловкость исчезла, стоило миссис Мейсон усадить гостей за праздничный стол. Вытащили пробки, выпили. Миссис Мейсон настаивала, чтоб Мария разрезала свадебный пирог шпагой Хорнблауэра — она вообразила, что именно так поступают невесты флотских офицеров в высшем лондонском свете. Хорнблауэр не был в этом уверен — десять лет он прожил в твердом убеждении, что клинок ни в коем случае нельзя обнажать под крышей или под палубой. Но его робкие возражения были отброшены, и Мария, взяв шпагу двумя руками, под аплодисменты собравшихся разрезала пирог. Хорнблауэр меж тем с трудом сдерживал нетерпение. Наконец он забрал у нее шпагу и поспешно вытер с клинка сахарную глазурь, думая мрачно, приятно ли было бы собравшимся узнать, что когда-то он вытирал с него человеческую кровь. Он все еще занимался шпагой, когда услышал хриплый шепот трактирщика:
— Прошу прощения, сэр. Прошу прощения, сэр.
— Ну?
— Адмирал шлет вам свои приветствия и хотел бы видеть вас, когда вы сочтете это удобным.
Хорнблауэр замер со шпагой в руке, непонимающе глядя на трактирщика.
— Адмирал, сэр. Он в парадной комнате второго этажа, мы обычно называем ее адмиральской комнатой.
— Вы имеете в виду сэра Уильяма, конечно?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. Мое почтение адмиралу и… нет, я поднимусь немедленно. Спасибо.
— Спасибо вам, сэр. Еще раз прошу прощения. Хорнблауэр сунул шпагу в ножны и оглядел собравшихся. Все внимательно следили за служанкой, раздававшей куски пирога. На него никто не глядел. Он поправил шпагу, проверил, хорошо ли завязан галстук, и незаметно вышел из комнаты, прихватив треуголку.
Хорнблауэр постучал в дверь адмиральской комнаты. На стук ответил глубокий, столь памятный Хорнблауэру голос:
— «Войдите». Помещение было такое большое, что даже четырехспальная кровать терялась в дальнем его конце — то же относились к секретарю, сидевшему за столом у окна. Корнваллис стоял посреди комнаты и, пока его не прервали, очевидно, диктовал.
— А, Хорнблауэр. Доброе утро.
— Доброе утро, сэр.
— Последний раз мы встречались с вами по поводу того ирландского бунтовщика. Насколько я помню, его пришлось повесить.
Корнваллис, «Голубоглазый Билли», почти не изменился за четыре года. Он по-прежнему был высок, сдержан и готов к любой неожиданности.
— Прошу садиться. Вина?
— Нет, спасибо, сэр.
— Это понятно, памятуя, откуда вы пришли. Приношу извинения, что прервал вашу свадьбу, но винить за это надо не меня, а Бони.
— Конечно, сэр. — Хорнблауэр чувствовал, что уместно было бы ответить покрасноречивей, но ничего не придумал.
— Я задержу вас совсем ненадолго. Вы знаете, что я назначен командовать Ла-Маншским флотом?
— Да, сэр.
— Вы знаете, что «Отчаянный» находится под моим началом?
— Я предполагал это, но не знал, сэр. — Адмиралтейское письмо на этот счет вы найдете у себя на судне.
— Да, сэр.
— Готов ли «Отчаянный» к отплытию?
— Нет, сэр.
Только правда и никаких оправданий.
— Как долго?
— Два дня, сэр. Больше, если будет задержка с боеприпасами.
Корнваллис пристально смотрел на Хорнблауэра, но тот твердо выдержал этот взгляд. Ему не в чем себя винить — еще девять дней назад «Отчаянный» стоял на приколе.
