Е. Устиев - У истоков Золотой реки
— Приезжайте и берите, сколько по силам! — говорит Мария Яковлевна Цареградская друзьям и знакомым. Праздник урожая превращается в праздник для многих.
Таков в наши дни один из последних оставшихся в живых первооткрывателей промышленной и культурной Колымы. Но где начало того пути, что привел Цареградского к этой окруженной уважением старости, украшенной золотыми медалями Героя Труда и лауреата Государственной премии?
Тут мы вновь возвращаемся к началу, скрытому в тумане того пасмурного утра, в которое почти полвека назад Первая Колымская экспедиция вступила на каменистый берег Охотского моря…
Рождение мечты
Уже в середине 20-х годов у студента-старшекурсника Ленинградского горного института Валентина Цареградского зародилась мечта о Севере. И во сне и наяву он грезил о скалистых горах, непроходимых лесах и полных рыбы могучих реках, описанных Маминым-Сибиряком, Короленко, Джеком Лондоном и другими знатоками северной природы. Но особое влияние на него оказали попавшиеся ему в библиотеке записки революционера-народника, талантливого натуралиста и геолога Ивана Дементъевича Черского. Записки должны были лечь в основу так и не составленного отчета о длительной поездке в дикую тогда Якутию и низовья Колымы, куда Черский был командирован в 1891 году Петербургской академией наук. Изложенные точным и образным языком ежедневные записи создавали очень живую картину. Перед читателем выпукло и ярко рисовались суровые пейзажи, лица проводников и кочевников-оленеводов, их ломаная, но точная речь, слоистые обнажения с окаменелыми раковинами и жилами кварца и все возраставшие трудности путешествия. Измученный политическими преследованиями и жизненными лишениями, Черский заболел скоротечной чахоткой и умер на второй год своего путешествия, когда плыл на плоскодонном баркасе в низовьях Колымы. Верная спутница революционера-ученого Мавра (Марфа) Павловна Черская похоронила мужа на невысокой террасе левого берега Колымы против устья Омолона. Грубо обтесанный деревянный крест с выжженной надписью и деревянная же оградка отмечали место упокоения первого геолога, проникшего на Колыму и оставившего о ней первые точные сведения.
(Более полу столетия спустя истлевший крест был заменен, по распоряжению Цареградского, ставшего к тому времени во главе Геологоразведочного управления, каменным обелиском с надписью:
ВЫДАЮЩЕМУСЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЮ СИБИРИ, КОЛЫМЫ, ИНДИГИРКИ И ЯНЫ, ГЕОЛОГУ И ГЕОГРАФУ ИВАНУ ДЕМЕНТЬЕВИЧУ ЧЕРСКОМУ ОТ БЛАГОДАРНЫХ ПОТОМКОВТак, минуя время, сомкнулись судьбы Черского и увлеченного им на Колымский Север благодарного почитателя.)
Однако вернемся к прошлому. Мечты студента зрели. Он перечитал то немногое, что можно было найти в книгах о Восточной Сибири, — все, вплоть до корявых донесений, писанных первыми землепроходцами в московские приказы «тишайшего» государя Алексея Михайловича. Теперь он ясно понимал, как мало известно о необозримых просторах к востоку от Лены. Тоненькие, теряющиеся в безмерности тайги и тундры тропки шли через Яну, Индигирку, Колыму, Анюй, через каменистые Анадырские горы к Студеному морю, на котором когда-то боролись с ледяными штормами корабли командора Беринга. Все, что было в стороне от этих редких тропинок или от туманных берегов Охотского моря с их редкими рыбачьими поселками, оставалось загадочным и волнующим своей неизвестностью.
Цареградский разыскивал в библиотеке Горного института все новые и новые книги в старинных, под мрамор, переплетах, тренировал себя гимнастикой и спортом, набивал глаз в тирах, обливался ледяной водой и спал ночью с открытой форточкой. Никакие насмешки товарищей не могли поколебать в нем удивительную для его молодости целеустремленность. Молодость всегда верит в свою звезду, а одержимая, она верит в нее стократно!
Как-то случай свел Цареградского с единомышленником. Одним туманным ленинградским утром он познакомился в лаборатории количественного анализа со студентом Юрием Билибиным, который отрабатывал академическую задолженность по химии. Высокий, стройный и очень волевой студент был старше Цареградского года на два, а по институту — на два курса. Билибин тоже был романтиком и мечтал о тайге и далеких краях, хотя его больше привлекала Камчатка с ее действующими вулканами и горячими источниками, о которых геологи почти ничего еще не знали.
Молодые люди подружились и объединили свой энтузиазм и энергию. Вскоре при студенческом геологическом кружке благодаря их совместным усилиям была организована сибирская секция. Участники выступали с рефератами прочитанных книг и статей, слушали доклады побывавших в Сибири геологов, географов и даже случайных путешественников. Их легко воспламенявшееся воображение было однажды поражено интересным докладом Сергея Владимировича Обручева, который только что возвратился из длительного путешествия в бассейн Индигирки и привез оттуда массу новых геологических и географических сведений. Он только что начал свои многолетние исследования, распространившиеся затем на бассейн Колымы и приведшие через несколько лет к открытию громадной горной цепи. Названная в честь Черского, горная гряда оказалась сенсацией для географов. Протяженностью во многие сотни километров, она уже сама по себе показывала, как много неизвестного еще скрывается к востоку от Лены!
— Послушай, Юра, — воскликнул после обручевского доклада Валентин, — ведь это новая Америка! Там можно ждать чего угодно
Однако время шло, один за другим сдавались экзамены, а до исполнения родившейся в гулких просторах Горного института мечты было, по-видимому, не ближе, чем до Луны.
Профессор палеонтологии Анатолий Николаевич Рябинин обратил внимание на выдающиеся способности студента Цареградского и пригласил его помочь в обработке коллекции древних земноводных — мезозавров, ихтиозавров и плезиозавров. Позже другой профессор Горного института, знаменитый кристаллограф Анатолий Капитонович Болдырев, позвал Цареградского к себе в ассистенты, но тот уже увлекся ископаемыми позвоночными и не захотел изменять палеонтологии. Болдырев не обиделся. Как все настоящие ученые, он знал цену увлеченности и понимал, что наука не выносит насилия.
И все же эти успехи на академическом поприще не заглушили в студенте главного — стремления на Север. Наконец в 1926 году молодому человеку улыбнулась удача. Он попал в состав геологопоисковой экспедиции в верховья Алдана. Конечно, отсюда до бассейна Колымы было еще очень далеко, но все-таки в глубине души он чувствовал, что первый шаг к будущему уже сделан.
