Михаил Ромм - Штурм Пика Сталина
Лежавшая перед ними горная цепь была хребтом Академии наук. Высокую вершину Финстервальдер принял за пик Гармо, к которому Рикмерс в 1913 году подошёл с запада, со стороны Пашимгара. Немного южнее его стояла вершина, которую Рикмерс ошибочно принял за Сандал. Расположение Мазарских Альп и Сандала было теперь хорошо известно, и эту ошибку Рикмерса было нетрудно исправить.
Таким образом все, казалось, было выяснено. Смущала только разница высот. Пик Гармо, хорошо видимый с запада, определялся и Рикмерсом и русским топографом Беляевым в 6650 метров. Новая вершина была на 800 метров выше. Так создалась «загадка узла Гармо».
В 1928 году разгадать её не удалось: немцы не нашли подступа к вновь открытой вершине. Задача окончательной расшифровки белого пятна легла на плечи советских исследователей.
Вместе с Горбуновым в советско-германской экспедиции участвовали Шмидт и Крыленко. Штурмуя снежные баррикады белого пятна, одерживая победы над глетчерами и моренами, над лавинами и камнепадами, они в свою очередь были покорены увлекательной романтикой новых исследований и открытий, обаянием мест, куда не ступала нога человека. Оба с тех пор продолжали работу исследователей. Но Шмидт по воле партии променял горные пустыни Памира на льды Арктики. Крыленко остался верен горам. Альпинизм захватил и покорил его – не альпинизм рекордов и головоломных восхождений, а альпинизм, связанный с исследованиями и наукой.
Крыленко и Горбунов поставили себе нелёгкую задачу – совместными усилиями расшифровать до конца «загадку узла Гармо», дать советской науке точную карту памирского «белого пятна».
В 1929 и 1931 годах возглавляемые ими советские альпинистические экспедиции упорно работали над разрешением этой задачи. Крыленко проникал в неисследованную область с запада, со стороны Дарваза, преодолевая труднейшие глетчеры и перевалы хребта Петра I, расположенного к юго-западу от хребта Академии наук. Горбунов штурмовал белое пятно с востока.
После экспедиции 1931 года подступы к пику Гармо с запада и с востока были изучены. Белое пятно почти исчезло с карты Памира. Оставалось только сомкнуть карту, как смыкаются встречные штольни тоннеля, и загадка узла Гармо была бы разрешена.
Для этого летом 1932 года Крыленко должен был подойти с запада от Пашимгара по долине к леднику Гармо, к пику Гармо, подняться на его северное плечо и спуститься по нему к востоку, на ледник Бивачный.
Горбунов должен был в то же время штурмовать пик Гармо с востока и также сделать попытку подняться на его северное плечо. Таким образом карта района была бы сомкнута и загадка узла Гармо разгадана.
Крыленко и Бархаш, преодолев труднейшие ледяные стены, поднялись на безымённый пик у северного плеча пика Гармо.
Все было, как будто, ясно. Но высота северного плеча оказалась 5700 метров, в то время как Финстервальдер определил его 6700 метров.
Горбунов пo ледникам Федченко и Бивачному подошёл к Гармо с востока. Он пытался подняться на южное плечо вершины; его группа вынуждена была отступить. Когда же альпинисты исследовали в бинокль северное плечо пика Гармо, соединявшее его с соседним пиком Орджоникидзе, они увидели неприступную стену высотой около полутора километров, изрезанную светлыми прожилками снега. Это было совсем не похоже на то, что видел Крыленко с безымённого пика.
Вернувшись в Москву, Крыленко и Горбунов сопоставили результаты своих экспедиций. Выяснилось, что Финстервальдер ошибся: пик высотой в 6615 метров, расположенный к западу от перевала Кашал-Аяк и названный им пиком Дарваз, был на самом деле пиком Гармо, к которому Рикмерс, Беляев и Крыленко подходили с запада от Пашимгара по долине Гармо. Вершина в 7 495 метров, самая высокая в СССР, обнаруженная Финстервальдером при подъёме на пик Горбунова и принятая им за пик Гармо, оказалась до сих пор никому не – известной, вновь открытой вершиной, расположенной в 18 километрах к северу по воздушной линии от пика Гармо.
Новая вершина, самая высокая в СССР, получила имя вождя, была названа пиком Сталина. До этого времени высочайшей вершиной СССР считался пик Ленина в Заалайском хребте высотой в 7 127 метров.
Так в 1932 году была исправлена ошибка Финстервальдера и окончательно разгадана «загадка узла Гармо».
Все эти открытия ещё не нанесены на карту, которая лежит перед Шияновым и мною. Пик Сталина по-прежнему называется на ней пиком Гармо, а пик Гармо – Дарвазом.
Мы сворачиваем карту и снова смотрим в бинокль на пик Сталина. Ниже больших фирновых полей, ведущих к вершине, мы видим узкую вертикальную полосу: это – восточное ребро, по которому лежит путь к вершине. Шиянов утверждает, что на фирне, над ребром он видит какой-то предмет, похожий на палатку. Не успели ли наши товарищи уже установить лагерь над ребром? Нетерпение заставляет Шиянова потерять чувство реальности. На таком расстоянии палатка не была бы видна в самый сильный бинокль. То, что он видит, может быть большим снежным сбросом или фирновым выступом.
Мы возвращаемся назад к стоянке нашего каравана, разравниваем ногами камни на площадке и расстилаем рядом наши спальные мешки: Шиянов, Каплан и я. Мы ложимся и засыпаем под тихую беседу караванщиков.
На другое утро наш караван трогается дальше. Тропа идёт по правому краю Бивачного, по откосам окаймляющих его гор.
Мы идём весь день. Мы заболеваем «моренной» болезнью. Нас буквально тошнит от одного вида этого серого хаоса.
Наконец тропа спускается в ложбинку. Справа – высокий вал боковой морены, скрывающий от наших глаз ледник. Слева травянистый склон горы. Ложбинка расширяется, из-за поворота скалы перед нами раскрывается небольшое приветливое озеро и на берегу его – несколько палаток. Это наш второй лагерь, «подгорный», расположенный на высоте 3 900 метров.
Шиянов, ушедший вперёд, разговаривает с каким-то человеком в шекельтонах. Отогнутые голенища шекельтонов, рейтузы раструбами и фетровая шляпа придают этому человеку странное сходство с испанским грандом с картин Веласкеза.
– Иван Георгиевич Волков, – представляется он нам.
Волков прикомандирован к нашему отряду в качестве топографа для съёмки ледников Бивачного и Сталина.
Три красноармейца из Бордобы, работающие с Волковым, – Рынков со странной формы продолговатым черепом и убегающей назад линией лба, толстый, пламенно-рыжий, веснущатыи и бесконечно добродушный Белов и татарин Шибшов, большой, с огромными руками и ногами, комически-серьёзный, – поспешно натягивают штаны, чтобы предстать перед нами в приличном виде.
За ужином завязывается беседа. Иван Георгиевич предаётся воспоминаниям о Москве, мечтательно рассказывает о своей квартирке с окнами, выходящими в парк ЦДКА, о жене, о дочке. Этот домосед и семьянин выбит из колеи непривычной обстановкой экспедиции. И все же он работает, и работает хо – рошо; мы с интересом рассматриваем узор горизонталей на сделанной им карте ледника Бивачного. Его съёмка уже заполнила ряд мёртвых пространств, пропущенных в 1928 году Финстервальдером.
