Игорь Зотиков - Пикник на Аппалачской тропе
Представьте себе отвесный ледяной обрыв высотой в несколько десятков метров, уходящий серой неровной стеной в такое же серое неспокойное южнополярное море. Обрыв этот, от которого то и дело откалываются и с шумом и брызгами падают в воду глыбы льда, а иногда и целые гигантские айсберги, тянется, то чуть выступая на север, то уходя бухтами на юг. Много дней и ночей может плыть корабль вдоль этого ледяного обрыва, не встречая ни единого пологого спуска. Ведь обрыв этот тянется почти на тысячу километров. Первые мореплаватели, увидевшие этот обрыв, сверкающий грозным голубовато-серым блеском в лучах незаходящего солнца южнополярного лета, назвали его Великий Барьер. Сначала им было неясно, что же там, за обрывистым верхним краем Барьера, ведь он в большей своей части выше мачт их кораблей. А потом, когда они высадились на него, то обнаружили, что дальше на юг простирается ровное до горизонта снежное поле. И как потом оказалось, простирается поле почти на семьсот километров. И еще одно обстоятельство удивило первых мореплавателей: оказалось, что Великий Барьер поднимался и опускался во время приливов и отливов вместе с водой, а значит, лед этого барьера плавал, являлся крышей таинственного, погруженного в вечный мрак подледникового моря.
Для того чтобы выяснить, что же делается в этом подледниковом море, в местах достаточно отдаленных от края шельфового ледника, а также и с самим ледником, американцы создали в центре его, на расстоянии около пятисот километров от его края и от станции Мак-Мердо, полевой лагерь под названием Джей Найн. Главная цель работы на этой станции — бурение двух скважин через четырехсотметровую толщу льда: одной — большого диаметра — для проникновения в таинственное море под ледником с помощью приборов, сетей для отлова живых организмов и устройств для отбора проб дна; и второй — меньшего диаметра — для бурения через всю толщу ледника с отбором образцов льда по всей толщине ледника. Это и был план, называвшийся «Проект исследования шельфового ледника Росса», сокращенно РИСП. Мое участие в этом проекте заключалось в том, чтобы выяснить, тает или намерзает ледник у его границы с подледниковым морем.
Так начались мои поездки на Джей Найн. Каждый раз я летел сначала в США, в Вашингтон, оттуда — в город Линкольн в штате Небраска, где помещался почему-то штаб проекта РИСП, а уже из Линкольна — в Лос-Анджелес и дальше на юг через Гавайские острова в Новую Зеландию и уже оттуда — в Антарктиду, в Мак-Мердо и на Джей Найн. Таким же путем летел я и обратно, с той только разницей, что уже не нужно было торопиться, что позволяло моим хозяевам-американцам дать мне возможность больше познакомиться со страной, ее научными учреждениями, занимающимися Антарктидой да и вообще организацией науки в США.
Прежде всего оказалось, что у меня во многих местах Америки много старых, антарктических друзей. В Вашингтоне меня встречали или бывший полярный летчик Роб Гейл и его жена Энн, или бывший австралийский, а теперь американский ученый Курт Эйве. Это в их домах я ночевал, когда задерживался в этом городе, чтобы посетить Национальный научный фонд, сокращенно ННФ, — организацию, финансирующую научные исследования США по фундаментальным, «чистым», не прикладным наукам. Один из его отделов — департамент полярных программ — каждый год к первому июня собирает от всех «желающих» заявки на финансирование на следующий год научных исследований в Антарктиде, и каждый, кто получит такое финансирование, под названием «грант», становится на один-два, самое большее — три года «принципал инвестигейтор», то есть ведущим исполнителем своей темы и полновластным хозяином выделенных на нее денег.
Я тоже работал по одному из грантов ННФ. Тогда работы на леднике Росса продвигались с трудом. Американское оборудование для бурения и большой сквозной, и маленькой «керновой» скважины каждый год все ломалось, и главные работы откладывались. Поэтому я решил взять с собой не только приборы для измерений, но и «свое» оборудование для бурения — протаивания скважины. Этот термобур, как мы его называли, позволял надежно протаивать лед с помощью электрического нагревателя, сделанного в виде кольца, укрепленного на конце трубы — корпуса термобура. При этом центральная часть льда, находящегося в скважине, оказывалась нерасплавленной и выступала внутрь трубы в виде керна, который потом поднимался вместе с трубой на поверхность. Конечно, при таком способе бурения в скважине оказывалось много воды, которая, находясь в соприкосновении с холодным льдом, легко могла бы замерзнуть, вморозив заодно навечно и трубу термобура. Чтобы этого не случилось, мы перед погружением трубы в лед заполняли весь ее внутренний объем обыкновенным спиртом, который уже в скважине смешивался с водой, создавая незамерзающую смесь.
Но, конечно, самым трудным в осуществлении этих экспедиций на ледник Росса было умение лавировать в президиуме Академии наук СССР. Нелегко было добиться, чтобы наша работа «за счет принимающей стороны» была бы включена в план иностранных поездок Академии наук на следующий год.
Первый год работы на этом леднике был неудачным для меня. Я жил в Мак-Мердо и долго ждал, когда можно будет полететь на Джей Найн опускать свои приборы в скважину, пробуренную через ледник американцами. Скважина у них все не получалась, а мы ждали, ждали… Этим и закончилась моя первая поездка в Антарктиду.
После нее я начал готовить уже свое буровое оборудование и договорился с американцами, что смогу взять с собой из Москвы «полевого помощника». К этому времени ко мне в маленькую лабораторию в подвале одного из жилых домов как раз поступил работать очень толковый молодой человек, Виктор, который конечно же горел желанием поехать в Антарктиду. С большим энтузиазмом и выдумкой он начал помогать мне готовить специальное устройство, которое я собирался опустить в скважину, пробуренную для нас американцами.
Это устройство впервые позволяло измерить — тает или намерзает лед у нижней поверхности ледника, ледяной крыши подледникового моря.
Однако и на второй год мы не смогли получить «американского» керна и скважины для спуска под лед нашей установки. И я стал уже всерьез подумывать о том, чтобы бурить «своими силами».
В третью поездку на ледник Росса кроме нас с Виктором поехал еще один сотрудник — Юра Райковский. Он только что вернулся после года работы в Антарктике на советской станции, где пробурил тем же оборудованием, что мы взяли с собой, скважину в два раза более глубокую, чем нужна была нам на леднике Росса. Мы надеялись поэтому, что на этот раз работа завершится успехом. Так и произошло. Юре и Вите удалось извлечь на поверхность образцы льда из всей четырехсотметровой толщи шельфового ледника Росса, вплоть до кусочка-цилиндрика льда с самого дна ледника, являющегося крышей таинственного подледникового моря тысячи и тысячи лет.
