Грэм Биллинг - Один в Антарктике
Однажды Форбэш собрал с мешок камешков, выкрасил их все до одного оранжевой краской и оставил кучками в нескольких колониях. Спустя несколько дней он обнаружил цветные камешки буквально в каждом гнезде — доказательство того, что этот материал жизни пользуется большим спросом и постоянно находится в обращении.
Иногда, чтобы подобрать камешек, птица удалялась от гнезда ярдов на сто и пробегала, неуклюже наклонившись вперед, «сквозь строй» своих соседей по колонии, которые мимоходом клевали ее — одни со злостью, другие потехи ради. Иногда камешек падал, и глупая птица, вместо того чтобы его тут же подобрать, начинала свой тяжкий путь наново.
Некоторые пингвины проявляли значительную хитрость и скрытность, другие были настолько бестолковы, что Форбэш не мог удержаться от смеха при виде их. Однажды утром он наблюдал, как счастливый супруг спал, в то время как его холостой сосед трудился над благоустройством своего гнезда; он с тщанием клал камешек к камешку и вновь ковылял за следующим камешком. Всякий раз, как он возвращался, спящий пингвин просыпался. Почти не сходя с места, он вытягивал шею, похищал принесенный соседом камень и клал его на и без того внушительное гнездовище, в котором гордо восседала его самка. К тому времени, как строитель-сосед возвращался, плут снова «засыпал». В это же время два пингвина-одиночки деловито разрушали гнезда друг друга. В течение двадцати минут они ходили друг мимо друга от одного гнезда к другому, находившемуся всего в пяти ярдах. Оба одновременно поворачивались друг к другу спинами, чтобы взять камешек из ближнего гнезда. Каждый возвращался к своему гнезду, не зная, что переливает из пустого в порожнее, но, правда, подозрительно поглядывая на соседа, всякий раз попадающегося на пути. Вдруг одна из птиц выбилась из ритма. Она была на полпути к своему гнезду, когда сосед брал оттуда камешек. Аааак! Пингвин набросился на воришку, в гневе разинул клюв, захлопал ластами. Уверенный, что право на его стороне, он легко справился с противником и возмущенно протанцевал в своем гнезде.
Препарирование — единственный способ установить пол птицы; кроме того, Форбэшу нужно было определить толщину жировой прослойки у птиц, прибывающих в колонию. Чувствуя себя мясником, он отправился за первой жертвой. В кармане у него лежало большое шило.
Он выбрал самку, которая всего несколько минут назад завершила спаривание, и, почти не встретив сопротивления, поднял птицу из гнезда, держа ее в вытянутых руках.
— А ну-ка, пингвинчик. — Форбэш сел на камень неподалеку от колонии и стал осторожно надавливать на желудок птицы, чтобы очистить его. Пингвин спокойно сидел у него на коленях, пока он доставал шило. Форбэш прижал его голову к своей ноге, быстрым движением воткнул шило в затылок птице и повернул его. Птица встрепенулась и тотчас замерла.
— И что же произошло? — воскликнул Форбэш, обращаясь к Эребусу и небесам. — Что изменилось, я спрашиваю?
Когда он поднялся, за ноги держа внезапно обмякшей рукой тушку птицы, то увидел, как ее супруг плавно и грациозно исполняет брачный танец над опустевшим гнездом.
12 ноября Форбэш обнаружил первое яйцо. Вернувшись к гнезду через несколько часов, он нашел там и второе — полный комплект. Самка все еще сидела на яйцах, отдыхая после исполненного материнского долга. Спустя несколько часов она отправится в море за пищей, предоставив супругу долго и терпеливо сидеть на яйцах. Если ледовые условия будут благоприятны, она вернется недели через три. Возможно, опоздает на день-другой. А возможно, и вовсе не вернется. Возможно также, что, возвратясь, вместо гнездовья она обнаружит лишь запачканный гуано холмик, на котором даже камней не осталось.
Скоро начнут строить свои похожие на лунки гнезда и чайки-поморники, кружащие высоко над колонией, высматривая себе жертву, хищно проносясь над озером, или же исторгающие свои зловещие вопли, усевшись среди полуночных черных скал, изъеденных лавой.
5
— Ты когда-нибудь любила?
— Да, пожалуй.
— На что это походило?
— На магнит.
— Было больно?
— Это пожирало меня целиком. Я перестала быть самой собой.
— Он тебя любил?
— Я так и не узнала.
— Но как ты узнала, что любишь его?
— Потому что это походило на магнит.
— Почему ты так красива?
— В школе меня называли гадким утенком.
— Тебе это не нравилось?
— Очень. И я решила стать красивой.
— Как же ты могла его полюбить, не зная, любит ли он тебя?
— Такова уж любовь.
— Так ли?
— Да, любовь именно такова.
— Как же ты мирилась с тем, что любя, не была любима?
— Ведь я была гадким утенком.
— Как же ты стала красивой?
— Потому что была гордой. Да и мои железы мне как-то помогли.
— А что, если я буду вспоминать о тебе, когда мы расстанемся?
— Ладно. Пожалуй, я буду и этим гордиться.
— Ничего, если я буду вспоминать тебя сейчас, вот так, прижавшись губами к твоей груди?
— Да, если ты не будешь вспоминать меня слишком часто.
— Ничего, что я гляжу на тебя?
— Ну конечно. Гляди на здоровье. Уж это-то я могу тебе позволить.
— Это потому, что ты красива, и такой я хочу тебя запомнить, когда уеду. Ничего, что я положил сюда руку?
— Ничего. Меня радует, что ты так смотришь на меня.
— Я хочу запомнить прикосновение твоей руки к моему затылку, мое прикосновение к твоим бедрам. Это можно?
— Да. Зачем ты уезжаешь? Боже, ведь я изо всех сил стараюсь тебе понравиться. А к чему? Зачем ты уезжаешь?
— Не знаю. Мне нужно работать. Просто не знаю. Потому, может, что жизнь там богата. Можно мечтать. Все очень просто. Вспоминается разное.
— Что же именно?
— Да всякая всячина. Вещи, о которых забыл много лет назад. То, что происходило с тобой в отрочестве. Очень важные вещи, которые происходили вчера, но о которых ты забыл, потому что это тебе неприятно. Свои прегрешения. Как ты обижал людей. Как люди обижали тебя. Но теперь ты можешь им это простить. Вспоминаешь мать, какой она была, когда тебе было три года. Как тебя брал на руки отец, как ненавидели тебя ребятишки в детском саду; отчаяние, которое ты испытывал, когда тебе исполнилось пятнадцать, потрясение при виде последа у объягнившейся овцы, при виде грудей у соседской девочки; после победы на гонках, как впервые напился, впервые поднялся на вершину горы, как впервые поднялся из твоих глубин на поверхность моря. Тес! Я хочу посмотреть на тебя.
Любовь, сказала ты, похожа
На лепестков цветенье
В сердце и питается
Сияньем лучезарных тех цветов.
— Как ты узнала, что стала красивой?
