Жюль Верн - Прекрасный желтый Дунай
По правде говоря, Илья Круш, распродав всю рыбу, мечтал лишь о том, чтобы поскорее вырваться из горячих объятий своих поклонников, и проклинал того болтуна, из-за которого оказался в центре ликующей толпы. Провести так целый день ему, всегда избегающему всякого шума, было ох как нелегко! Разумеется, если бы не обещание отложить свой отъезд на следующий день, если бы не необходимость дождаться возвращения компаньона, он немедленно отдал бы швартов, при необходимости даже обрубил бы его и, толкнув лодку по течению, быстренько удалился.
Пробило девять часов. Мужчины, женщины, дети, шумные и требовательные, досаждали ему своим неуемным гостеприимством:
— Сюда, господин Круш!
— Посетите городскую ратушу…
— Пойдемте во дворец Оберхаус!
— Нет… в Марияхильф!
— К нам, Илья Круш!
— К нам, лауреат «Дунайской удочки»!
Начались споры, затем ссоры, даже драки, и наш герой вряд ли вышел бы из этой авантюры целым и невредимым.
Вот в его честь зазвонили колокола церкви, с оглушительным грохотом стали взрываться петарды, взмыли над головой ракеты… Полицейские уже собирались вмешаться и задержать кое-кого, чтобы освободить бедного рыцаря удочки, но тут весьма кстати произошло событие, на которое Илья Круш даже не рассчитывал.
Пробравшись сквозь толпу, к нему приблизился человек, который с помощью полицейских оттеснил его в сторону и сказал:
— Я от господина Егера… Если вы хотите немедленно уехать, он присоединится к вам сразу за городом!
Еще бы он не хотел!.. Только об этом и мечтал. Не важно, что человек ему не знаком. Он произнес имя господина Егера, этого достаточно.
С помощью полиции бедняге удалось вырваться как раз в тот момент, когда одни упорно тянули его к Оберхаусу, а другие — к Марияхильфу. Без полицейского подкрепления неизвестно, что могло бы произойти. Но, в конце концов, нигде нет закона, позволяющего удерживать гражданина помимо его воли, даже на границе Баварии и Австрии. Венгрия, несомненно, выступила бы с протестом в защиту своего гражданина, а король Баварии ни за что не захотел бы затевать войну из-за венгра, на которого не поступило ни одной жалобы. Рыболов не был виновным, он был жертвой — жертвой славы. Победа должна была достаться представителям власти, пусть бы для этого пришлось прибегнуть к помощи баварской армии.
Полиция действовала решительно, и Илья Круш в сопровождении агентов, словно преступник, спустился к тому месту, где оставил свою лодку. Он занял место в лодке и мощным толчком багра отправил ее в путь. Зевакам пришлось отпустить его в плавание.
Можете не сомневаться, если бы лауреат «Дунайской удочки» приехал в экипаже, его поклонники выпрягли бы лошадей… Здесь же все увидели, как особо рьяные почитатели зашли в речную воду, чтобы ухватиться за лодку, подобно тритонам[59] или наядам[60], эскортирующим галеру триумфатора.
Через полчаса Илья Круш встретился с господином Егером, который поджидал его в некотором отдалении от города.
— Когда я узнал, что происходит, то послал к вам знакомого, — сказал ему компаньон, — и поскольку ничто уже не держало меня в Пассау…
— И хорошо сделали, господин Егер! Вызволили меня из такой переделки!.. Они все с ума посходили! Но вы могли бы и сами прийти…
— Увы, не отпускали дела. А вам задерживаться было больше нельзя…
— Вы правы, господин Егер, — ответил Илья Круш. — Еле-еле вырвался.
— Э! Главное, чтобы это не повторилось… в Линце или Прессбурге…
— И не говорите, господин Егер!
— Ба! В конце концов вам станут по душе овации!
— Никогда!
Илье Крушу можно было верить на слово. Рыболов постарался побыстрее сменить тему.
— Господин Егер, — начал он, — я думал, ваши дела займут у вас весь день…
— Дела? — удивился господин Егер. — Собственно говоря, у меня нет никаких дел… Так, кое-какие старые знакомые, которых надо бы навестить… Ничего более!
Илья Круш был не любитель совать нос в чужие дела, и разговор на том и оборвался.
Плоскодонка плыла довольно быстро, и, обернувшись, господин Егер и Илья Круш смогли увидеть Пассау во всей его красе.
Не более трех дней должно было занять путешествие от Пассау до Линца. После границы, став австрийским, Дунай сжимается еще более узким каньоном, течение достигает высокой скорости, чем пользуются суда, идущие вниз к австрийской столице.
Левый берег ниже Пассау остается баварским вплоть до притока Дедельсбах. Взору то и дело открываются дивные пейзажи: долины, орошаемые водопадами, лесистые холмы, зеленеющие до самого горизонта поля. Берега Дуная оживляются водоплавающими птицами, цаплями и нырками.
Заметив их, Илья Круш вспомнил, что иногда эта дичь ловится на удочку.
— Да, господин Егер, они хватают крючок как голавли или прожорливые щуки! Но такой улов не достоин рыбака, и за него не получишь приза на состязании!
Иногда путешественники проплывали мимо старинных руин, которые охотно посетил бы всякий любознательный турист. Но Илья Круш и его компаньон не собирались тут задерживаться. В течение трех дней, останавливаясь ночью преимущественно в местах, где о лауреате «Дунайской удочки» никто не знал, они любовались живописными поселениями средней Австрии.
Незадолго до Нойхауса рукава реки позволяют со всех сторон рассмотреть руины замка Хагенбах. С этого места скорость течения реки несколько уменьшается. После поселка Ашах берега постепенно понижаются. Нет больше ни холмов, ни долин, только простор гладкой равнины, где не на чем глаз остановить. Но русло реки загромождается множеством островов.
Несмотря на трудности судоходства, впрочем, уменьшившиеся после проведенных здесь специальных работ, лодка плыла в полной безопасности, кормовое весло ограждало ее от ударов и переворотов. Решительно, если господин Егер хорошо знал местность вокруг Верхнего Дуная, то Илья Круш не менее хорошо знал все извивы и проходы самой реки. Ему не составило бы никакого труда управлять даже самым тяжелым судном или одним из тех длинных бревенчатых плотов, что сплавляются вниз по реке.
После Регенсбурга Дунай течет на юго-запад вплоть до Линца, немного ниже этого города лодка остановилась вечером четырнадцатого мая.
Все три дня рыбалка шла довольно вяло, поскольку рыба не очень охотно клюет, когда поплавок быстро несется по течению. Надо быть глупой и прожорливой щукой, чтобы соблазниться пескариком или маленьким карпиком, трепещущим на крючке.
— Вот уж действительно, — заметил Илья Круш, дав хорошенько заглотить живца, перед тем как подсечь и вытащить на борт щуку весом в пятнадцать фунтов, — когда у тебя челюсти с семью сотнями зубов…
