Евгений Спангенберг - Заповедными тропами
— Какое значение может иметь одно вырванное перо? — говорили мне. Безусловно, никакого — ведь хвост моего павлина все равно никогда не успевал отрасти полностью. Но, к моему несчастью, у меня не было сил подчиняться холодной логике и оставаться спокойным.
Я глубоко убежден, что и вы, читатель, поступали бы так в моем положении. Представьте, например, такой случай. Однажды порывистый взлет павлина с забора привлек мое внимание. Несомненно, кто-то пытался схватить его со стороны улицы. «Опять ребята», — мелькнуло у меня в голове, и, не теряя ни секунды, я перемахнул через забор и нос к носу столкнулся со злодеем. Вы, конечно, убеждены, что злодеем оказался соседний мальчишка? Ничего подобного. Против меня на тротуаре стоял прекрасно одетый пожилой человек с весьма внушительной внешностью. Мое неожиданное появление привело его в сильное замешательство. Ведь он не успел скрыть следы своего преступления. Улика была налицо — в левой руке он держал большое красивое перо моего павлина.
— Догадываюсь, молодой человек, что это ваш павлин, — любезно заговорил он, не дожидаясь моих вопросов. — Одно можно сказать — замечательная, красивая птица.
— Да, павлин мой, — бледнея от негодования, процедил я сквозь зубы, — но скажите мне, пожалуйста, на каком основании вы вырвали это перо? Давайте-ка его сюда.
— Простите, пожалуйста, но ведь я только одно перо, одно перышко. Какое это может иметь значение? Ведь у вашего павлина множество таких перьев. Право же, молодой человек, нельзя горячиться из-за пустяков. Уверяю вас, что я не мог предполагать, что причиню вам этим неприятность. Конечно, красивое перышко, но, в сущности, оно мне и не нужно совсем.
— Да не один вы перья из моего павлина щиплете — все соседние мальчишки занимаются этим делом, но им, десятилетним, простительно, а вот вам, дожившему до седин человеку, стыдно такими вещами заниматься.
Высказав свой протест в такой форме, мне следовало взять перо и гордо удалиться. Этим я поставил бы своего противника в незавидное положение. Но, увы, у меня отсутствовали дипломатические способности. Допущенная мной резкость позволила незнакомцу с честью выйти из глупого положения.
— Щипать несчастную птицу вам не жалко, это пустяки, по-вашему, — сказал я, — а вот если у вас прохожие начнут по волоску выдергивать, как вам это понравится?
Мгновенно лицо незнакомца стало страшным, тяжелая трость застучала о тротуар.
— Вы забываетесь, невоспитанный молодой человек, мои внуки никогда не позволят себе такой дерзости! — кричал он, содрогаясь всем телом. — Вы просто грубиян, я не хочу говорить с вами.
С этими словами незнакомец повернулся ко мне спиной и пошел прочь. Вся его фигура выражала оскорбленное достоинство. После того как этот человек попался на месте преступления, он все же высоко держал голову. Вероятно, случайно, в волнении он забыл в своей руке прекрасное павлинье перо и теперь небрежно размахивал им из стороны в сторону. Впрочем, мне показалось, что он боялся зацепить им за торчащие из соседнего палисадника ветви сирени.
«Мало того, что перо вырвал и утащил, он к тому же и меня изругал», — уныло думал я, идя к своей калитке. После этого случая самое лучшее, что можно придумать, — это как можно скорей расстаться с павлином. «Как хорошо, — думал я, — что вкусы людей столь различны. Иначе этот обмен не мог бы никогда состояться». А сейчас мастер был в восторге от павлина, его жене нравились цесарки, а я был бесконечно рад, что приобретенный журавль ничем не походил ни на опротивевших мне цесарок, ни на павлина.
Выпустить хорошо летающего журавля на наш двор я боялся: улетит, чего доброго. На первое время я поместил его в просторный сарай, широко открыв дверь и затянув ее сеткой. Пусть привыкнет к новой обстановке и сдружится с домашними птицами. В то время у меня жили две самки и один селезень — подсадные утки — и семья серых куропаток под руководством крошечной курочки-бентамки. Трех таких курочек и одного петушка я специально держал для подкладки под них яиц дикой птицы. В ту весну я нашел гнездо серой куропатки, взяв из него восемь яиц, подложил под курочку. Маленькая квочка прекрасно высидела куропаток, и сейчас уже совсем большие птицы послушно следовали за своей приемной матерью. Журка быстро свыкся с этой компанией, и уже одно его присутствие в дальнейшем могло оказаться полезным. Дело в том, что куропаточки привлекали внимание ворон и кошек, но присутствие крупной птицы, конечно, будет сдерживать их хищнические наклонности. Понятно, что я с нетерпением ждал, когда смогу выпустить Журку из сарая на волю. «Пора», — спустя неделю решил я и, отодвинув сетку в сторону, осторожно выгнал всех своих птиц из сарая на широкий двор. «Крри», — громко закричал журавль и, совершив короткий пробег, поднялся на крылья. Перепуганные куропатки, как горох, рассыпались в разные стороны и неподвижно залегли где попало. Журка же, взмахивая своими широкими крыльями и крича, удалялся в противоположную от своего прежнего дома сторону и наконец исчез за высокими зданиями.
Остаток дня в высоких охотничьих сапогах пробродил я по улицам окраины, заглядывая в каждый двор и все надеясь найти улетевшего журавля. «Не опустилась ли здесь большая птица, як черногуз (как аист)?» — расспрашивал я встречных ребят и взрослых. Но птицы никто не видел. Вероятно, я тщательно исследовал эту часть города. Во всяком случае, когда вечером, печальный и усталый, я возвращался домой, ребята издали узнавали меня. «Опять дядька „як черногуз“ идет», — говорили они друг другу. Безрезультатные поиски продолжались и на следующий день. Только к вечеру, потеряв уже всякую надежду найти улетевшую птицу, я на всякий случай отправился к ее бывшему владельцу. Войдя в калитку, первое, что я увидел, — это Журку. Спрятав голову под крыло, он стоял на одной ноге на вершине выброшенного из конюшни навоза.
— А мы ему второй день ничего есть не даем — все вас поджидаем, — встретил меня хозяин. — Накормишь, так он, пожалуй, сюда летать повадится.
Но мне было не до разговоров. Я спешил перенести Журку и, возвратившись домой без всякой опаски на этот раз выпустил его во двор у сарая. Пока птица утоляла голод, сильно стемнело, и Журка вынужден был вместе с другими моими питомцами зайти в сарай, где и провел ночь. С этого дня птица уже не пыталась улететь к прежнему владельцу и вскоре привязалась ко мне и сдружилась с окружающим ее пернатым населением.
Однажды громкий крик журавля привлек мое внимание. «Что там случилось?» — подумал я и поспешил в конец двора, откуда доносились настойчивые крики птицы. Здесь несколько грядок маленького огорода, сейчас заросшего пожелтевшей растительностью, были обнесены старой рыболовной сетью. В ней, запутавшись в ячейках, беспомощно висела одна моя куропатка, около нее суетился маленький петушок и, с опаской дергая клювом сетку, кричал журавль. Я поспешил взять бьющуюся куропатку в руки. Журка перестал кричать, но вполне успокоился только после того, как я освободил глупую птицу из сетки и выпустил ее во двор.
