Джером Джером - Дневник одного паломничества
Заметок было составлено мною гораздо больше, но достаточно и воспроизведенных здесь, чтобы дать читателям некоторое понятие о лелеянном мною плане описания Рейна! Я не разработал этого плана, между прочим, и потому при обсуждении его у меня мелькнула мысль, что если б это сделал, то вышла бы не простая глава из дневника путешественника, а целая история Европы. Вот почему я и воспользовался этим планом, я решил отложить свое намерение до этого времени, когда со стороны публики явится спрос на новую историю Европы, чего в настоящее время не замечается.
«К тому же, — говорил я себе, — такой труд вполне удобен для того, чтобы заполнить скуку продолжительного ночного заключения. Быть может, это когда-нибудь и выпадет мне на долю. Вот я и займусь писанием новой истории Европы, а пока лучше буду продолжать свой дневник». Вечерняя поездка вдоль рейнских берегов была бы еще восхитительное, если бы меня не осаждала досадная мысль о том, что я должен буду на другой день дать об этом хоть краткий отчет в своем дневнике. Я чувствовал то же самое, что, по всей вероятности, чувствует человек, наслаждающийся тонким обедом, но знающий, что он обязан заплатить за это наслаждение витиеватою речью в честь хозяев; или театральный критик, смотрящий на игру актеров и все время терзающийся сознанием предстоящей ему по окончании спектакля надоевшей работы.
Там и сям между берегом реки и железнодорожной линией тесно кучились небольшие селения и местечки. Дома чуть не сплошь примыкали один к другому; казалось, между ними не было ни малейшего промежутка, и я представлял себе, что обывателям можно переходить из одного дома в другой прямо по крышам, подобно кошкам; а если какая-нибудь теща, живущая рядом, вздумает навестить своего зятя, то она свободно может спуститься к нему в дом с крыши через печную трубу, если почему-либо не пожелает войти с улицы в дверь. Когда человек вечером напьется у доброго соседа, то ему также очень удобно прилечь на крыше и, вместо того чтобы подвергнуться укорам жены, обождать, пока он не отрезвится под влиянием свежего ночного воздуха. Все эти удобства существуют здесь благодаря тому, что люди вздумали лепить свои жилища, как лепят пчелы восковые клеточки в своем улье.
В то время как наш поезд стоял на станции возле одного из таких поселков, нам пришлось наблюдать интересную сцену. Действующими лицами этой сцены были: юркий козленок, маленький мальчик, старик, старуха и собака. Разыгралось же это представление следующим образом.
Сначала мы услыхали громкий лай, потом со двора одного из маленьких домиков выскочил козленок и бойкими прыжками понесся вдоль линии. Вокруг шеи козленка была обвязана веревка, свободный конец которой тащился за ним по земле. За козленком бежал мальчик, старавшийся схватить конец веревки и задержать беглеца. Но вместо этого он сам на бегу запутался в длинной веревке, шлепнулся и заорал во всю глотку. Крик этот вызвал старуху, которая также принялась ловить козленка. Ей довольно быстро удалось наступить на конец волочившейся веревки. Но только что она хотела схватить этот конец рукою, как козленок сильно дернул веревку, старуха тоже шлепнулась не хуже внучка и также пронзительно взвизгнула. Козленок круто повернулся и поскакал обратно по прежнему пути. Когда он хотел проскакать мимо своего дома, из двери выскочил старик и, в свою очередь, сделал попытку поймать четырехногого беглеца. Не желая разделить участи мальчика и старухи, которых наблюдал пред тем из окна, старик избегал наступать на веревку, а старался схватить ее руками, когда она быстро ползла мимо него по земле, подобно скользящей и извивающейся змее. Но и старику суждено было испытать то самое, чего он избегал. Правда, ему удалось было обеими руками схватить веревку, но в тот же миг юркий козленок проделал такое сальто-мортале, что веревка выскользнула из трясущихся рук старика, а сам он ткнулся носом в дорожную пыль. Тщетно усиливаясь подняться сразу на ноги и потирая рукой расквашенный нос, старик кряхтел и громко ругал козленка. Тем временем из ворот домика выскочила собака и с яростным лаем пустилась вдогонку удиравшему со всех ног козленку, очень ловко схватила конец веревки зубами и так крепко держала ее, что козленок как ни вертелся, ни прыгал, ни становился на дыбы, но не мог высвободиться. Однако маленькое упрямое и свободолюбивое животное не пожелало признать себя побежденным и придумало новую тактику. Оно вдруг бросилось на противоположную сторону селения. Таким образом, на вытянутой в струну веревке скакали теперь двое: на одном конце, по правой стороне — козленок, а на другом, по левой — собака. Веревка держалась между ними на уровне дюймов шесть над землей и задевала все встречное по пути бега четырехногих спортсменов. Мирное до этой минуты селение наполнилось криками и смятением. В течение какой-нибудь минуты мы насчитали четырнадцать человек, опрокинутых стремительно двигавшеюся между козленком и собакою веревкою. Одни из пострадавших, валяясь в самых живописных позах на земле, ругали козленка, другие проклинали собаку, а третьи — к их числу принадлежала и старуха — на чем свет стоит поносили старика за то, он вздумал завести такого сорванца — козленка. На месте происшествия появлялись новые люди. Видимо, испуганные обыкновенным шумом, они расспрашивали, что случилось, ахали, охали, качали головами, размахивали руками…
Тут раздался свисток обер-кондуктора — сигнал к отходу поезда. Нас так заинтересовала разыгравшаяся сцена, что нам очень хотелось досмотреть ее до конца, поэтому мы попросили обер-кондуктора немножко задержать поезд. Но, к нашей общей досаде, мы получили категорический отказ: поезд и так уж сильно запоздал, промедлить более нельзя было ни одной минуты.
Высунувшись из окон, мы следили за интересною сценою, пока было можно. Когда место действия уже исчезло у нас из виду, наш напряженный слух долго еще улавливал отзвуки, крики, визг и ругань людей, лай собаки и блеяние козленка.
Около одиннадцати часов вечера мы выпили по кружке пива (на германских железных дорогах вы всегда можете получить через поездную прислугу, что вам нужно из буфета: кофе с булочками и без оных, пиво, прохладительные напитки и пр.) и приготовились лечь спать. Мы сняли сапоги, довольно удобно улеглись и закрыли глаза. Однако спать нам не пришлось.
Дело в том, что каждые пять минут (впрочем, может быть, промежутки были и больше, но нам спросонья они казались очень маленькими) у вагонных окон появлялось призрачное лицо и замогильным голосом просило нас предъявить билеты.
Я вывел из собственных опытов такое заключение, что когда германскому железнодорожному кондуктору нечего больше делать, он пускается в обход снаружи, около вагонных окон, и проверяет билеты, после чего с облегченной совестью возвращается ненадолго в свой служебный вагон.
