Дмитрий Якушкин - Парижские истории
И наконец, относительный новичок в этом «клубе великих», 1973-го года рождения — «Либерасьон», а если неформально и совсем по-парижски, то «Либе» — результат демократизации политических и общественных нравов, начавшейся в мае шестьдесят восьмого, газета с интонациями трибуна, что как раз и импонирует ее поклонникам на фоне более предсказуемых и сдержанных на эмоции других коллег по цеху.
«Фигаро» и «Либерасьон» — газеты с открыто заявленной политической позицией (соответственно правой и левой), «Монд» ничью сторону не занимает и позиционируется как «journal de référence», то есть газета, на которую можно «ссылаться», придерживающаяся относительно объективной точки зрения. Опытный парижский киоскер всегда мог еще издалека определить, какой социальный типаж приближается к стойкам с прессой — вот, допустим, идет за «Фигаро», а другой явно попросит «Монд». Помню, как однажды после ночного спектакля на театральном фестивале в Авиньоне зрителям, выходящим из папского дворца в пять часов утра, раздавали «Либерасьон». А вот «Фигаро» неприлично было развернуть в вагоне метро.
«Родовые признаки» парижских газет не столь очевидны сегодня, хотя все три издания остаются верными некоторым историческим особенностям, отличаясь по лексике, стилю подачи материалов. Например, традиционно плотная верстка «Монд» не предусматривала раньше практически никаких иллюстраций — только неизменная карикатура художника Плантю на первой полосе и графика внутри. Газета представляла собой сплошной текст; фотографии, тем более цветные, до сих пор смотрятся в ней как инородные вкрапления, хотя понятно, что ради современных рекламных требований пришлось расстаться с черно-белым слепым макетом, и все же жаль — уж очень он был узнаваемым.
Параллельно с изменениями во французском обществе аудитории газет в последние годы смешивались, размывались, расслаивались, а тиражи падали и продолжают падать до сих пор. В орбиту «Монд», например, перешла часть традиционной демократической аудитории, разочарованной тем, что предлагают старые левые. Если у «Фигаро» всегда был образ газеты для крупной буржуазии и бюрократии, то за последние двадцать лет ее политическая ангажированность притупилась и бодрую классовую агитацию за «правое» дело сменило более востребованное профессиональное информирование. Теперь «Фигаро» читает и молодежь.
Крайности в политических позициях прессы вообще сошли на нет. На правом фланге закрылась «Котидьен де Пари», на левом — близкая к соцпартии «Матэн». Практически стерлись идеологические различия между тремя основными общеполитическими еженедельниками — «Экспрессом», «Пуэном» и «Нувель Обсерватер». «Юманите» хотя и продолжает выходить, но перестала быть официальным органом компартии и позиционирует себя как газета более широкого, а на самом деле — аморфного левого движения. Голос ее почти не слышен, и чтобы обнаружить газету в парижском киоске, надо предпринять усилие. Зато как ни в чем не бывало продолжает жить ежегодный двухдневный праздник «Юма» в бывшем «красном» парижском пригороде Курнёв — широкое народное гуляние с аттракционами, блюдами региональной кухни на клетчатых скатертях, дегустацией вин, дымом жарящихся колбасок, танцами под аккордеон, выступлениями артистов первого ряда.
Мне трудно оставаться к «Юманите» равнодушным — «роман» с французской прессой начинался именно с нее, по ее статьям мы обучались политпереводу в институте у Глеба Ивановича Семенова, преподавателя-легенды, научившего не одно поколение студентов любить язык. В московских киосках «Союзпечати» выпуски «Юманите» накапливались сразу за несколько дней, их мало кто покупал, из иностранных газет большей популярностью пользовались англоязычные издания, и я брал их все. В отличие от некоторых других левых зарубежных изданий «Юманите» не походила на боевой листок, который словно бы делался на коленках в домашних условиях кучкой энтузиастов. Она выглядела и пахла как настоящая газета. В 1970-е годы, когда компартия еще оставалась в силе, «Юма» выпускалась многостраничной, большого формата, печаталась на тонкой, очень «западной» бумаге, какую в СССР тогда не использовали. В раскрытом виде газетный лист занимал обеденный стол. Привет из Франции.
В Париже редакция находилась в приличном здании в 9-м округе, рядом с Большими бульварами, а не как сейчас — за пределами кольцевой дороги, куда она переехала позже, после того как компартия продала свою собственность в центре города. (На смену борьбе за коллективные права пришла забота об индивидуальном здоровье: в здании на рю дю Фобур-Пуассоньер, где у входа стоял линотип и работала редакция, расположен сейчас фитнес-клуб.)
С печатным словом считались: несмотря на то, что это было дружественное издание, некоторые номера «Юманите» до Москвы так и не доходили. Они изымались цензурой — в основном из-за статей о взятой тогда на вооружение тремя крупнейшими компартиями Европы (французской, итальянской и испанской) идеологии еврокоммунизма, особого пути прихода этих партий к власти, возможно по сути и вполне разумного, но зато не получившего благословения международного отдела ЦК КПСС.
Первая тетрадка «Юманите» содержала материалы о социальных конфликтах на предприятиях, партийной работе, профсоюзные новости, но в газете была представлена и «нормальная» французская жизнь, работал сильный отдел культуры. Не укладывалось в голове: как могут журналисты «Юманите» сочетать традиционный французский образ жизни, а точнее вкус к этой самой жизни, с классовым подходом, который, как мы привыкли думать, должен был пронизывать любое явление, даже святой для парижанина обед в ресторане после наступления полудня. Самый первый мой приход в редакцию в середине 1980-х запомнился в частности тем, что мы пошли обедать в аргентинский ресторан за углом «Юма» вместе с Мартин Моно, жизнерадостной теткой и автором изданной тогда у нас книги про эскадрилью «Нормандия — Неман».
И только одна газета как будто не знает, что такое непогода или наступление электронных носителей. На фоне всех текущих трансформаций радует живучесть «Канар аншене» — восьмистраничной еженедельной политической сатирической газеты, которая уже почти сто лет (!) выходит по средам. В военной ленте «Армии теней» один руководитель французского Сопротивления говорит другому: «Вот когда французы смогут вновь раскрыть „Канар аншене“, то тогда это будет означать, что наступила свобода». «Канар» — это практически общественный институт, икона стиля, с таким своеобразным и острым языком, закамуфлированными ссылками, что не каждый француз сходу поймет игру слов. Нужно время, чтобы войти в курс дела и начать различать героев «Канар» по их прозвищам. Газета абсолютно независима, она не принадлежит ни магнату, ни группе компаний, ни совестливому, озабоченному свободой слова инвестору; она полностью во власти собственного небольшого коллектива журналистов, как правило, уже опытных, в возрасте, прошедших не через одну редакцию, которые подписывают большинство заметок, используя набор из нескольких, одних и тех же псевдонимов. У нее нет рекламы, нет электронного сайта, и стоит она вроде недорого — 1,2 евро, но зато каждую среду продается около полумиллиона экземпляров, что делает ее рентабельной. Тираж, если и колеблется, то в соответствии с политической конъюнктурой: при правом президенте чуть возрастает, при левом — возвращается к прежней отметке, но неприкасаемых для газеты нет ни в том, ни в другом лагере. Хотите сойти за француза в аэропорту? Купите в киоске «Канар».
