Пауль Вернер Ланге - Подобно солнцу
Зато королем Карлом Фонсека руководит сам. Так расценивает дело и Себастьян Алвариш. консул Португалии в Севилье, когда он пишет Мануэлу 1, что епископ Бургосский является тайным правителем. И разумеется, король действует весьма решительно, если кто-нибудь начинает притеснять Магеллана, с которым он как монарх в определенном отношении связал свою судьбу. В конечном счете, Магеллана используют все. Чтобы осуществить свой план, он принужден не только идти на всевозможные уступки, но и по крайней мере в двух случаях отвернуться от людей, помогавших ему до сих пор. Необходимость нести потери и приносить жертвы на своем пути, что приходится делать каждому, кто стремится свершить необыкновенное, не миновала и Магеллана.
Армада
По справедливости мы должны восторгаться целеустремленностью наших предков, которые при очевидном недостатке многих насущно необходимых удобств предпринимали такие далекие, а при пристальном рассмотрении поистине ошеломляющие путешествия по стихии, какую можно назвать самой вероломной и самой ужасной из всех.
Иоганн Кристоф Аделунг. Из истории морских открытий.
В августе 1518 года Фернандо Магеллан и Руй Фалейру возвращаются назад, в Севилью. Один из них с облегчением вдыхает воздух, насыщенный ароматом дерева, смолы, запахом складских помещений. Жадно вглядывается он в корпуса кораблей, мачты и полотнища парусов, четкой полосой обрамляющих реку. Все здесь понятно, знакомо и дорого сердцу Магеллан и не подозревает, что предстоящие одиннадцать месяцев будут для него хуже, чем все невзгоды, доселе пережитые. Происки его былых противников да придворные интриги, вместе ничто по сравнению с безразличным отношением к делу, м и ненавистью его подчиненных. Он столкнется с низменной гордыней, превращающей людей в злобные создания, похожие на глупых напыщенных павлинов, которых злоба заставляет бросаться на развевающийся платок. Фалейру тоже настроен по отношению к Магеллану неприязненно. Одаренный, незаурядный математик и астролог, уж он-то должен был бы по звездам что ему следует избегать гавани Севильи, когда Магеллан снаряжает там свой флот.
Обещанные корабли скоро прибудут на верфь. Они закуплены ном де Аранда по заданию Каса де Контратасьон в Кадисе, совершенно очевидно, что выбраны исходя из соображений вместимости их трюмов и стоимости. Это «Сан-Антонио, «Консепсьон», «Виктория» и «Сантьяго». Тоннаж соответственно составляет 120, 110, 90, 85 и 75 тонн. определения используется андалусская тонелада, приблизительно соответствующая теперешней регистровой тонне. суда довольно маленькие. О них Себастьян Алвариш еще летом 1519 года, в частности, пишет королю Мануэлу: «Они весьма старые, имеют течь… и я не хотел бы на них пускаться в плаванье даже до Канарских островов, ибо шпангоуты у них мягкие, как сливочное масло. Это преследующее определенную цель высказывание, видимо, чисто ироническое, так как под наблюдением Магеллана затрачивается много сил и около полутора миллионов мараведи на приведение кораблей в порядок.
Не сохранилось никаких сведений о том, как они выглядели. С определенной долей достоверности можно утверждать, что самые большие из них походили на судно, изображенное в 1529 году картографом Дьогу Рибейру на одной из морских карт. Корабль, под которым начертана ликующая надпись: «я следую с Молукк, — это судно с вместительным корпусом и четко выраженной седловатостью палубы наподобие карак, строившихся тогда в Северо-Западной Европе и Италии. Над транцевой кормой и баком корабля возвышаются надстройки, все три мачты, кроме бизани, несут на реях прямые паруса. На корабле, изображенном Рибейру, два паруса убраны. Всего можно было поставить шесть парусов: блинд под бушпритом, фок, фор-марсель, колоссальный грот, поверхность которого увеличивалась бонетами, грот-марсель и, наконец, латинский парус на бизани. Тот, кому это объяснение мало что говорит, может получить представление о виде тех судов из приводимой иллюстрации корабли были приблизительно тридцати метров в длину около восьми в ширину. К сожалению, рисунок Рибейру рассечён паутиной картографической сетки, типичной для морских карт времени. Тем не менее, до сих пор он остается самым достоверным из всех претендующих на изображение кораблей Магеллана. Так, например, на многих рисунках мы видим корабли в беспредельном море, с открытыми портами и со свисающими за бортом штоковыми якорями — небрежность, какую не позволил бы себе ни один капитан. Эти гравюры и рисунки, скорее декоративные, нежели достоверные, не дают даже представления несли ли рулевые свою вахту все еще под ютом и использовали ли колдершток — устройство, появившееся тогда для удобства управления парусным судном. Точно так же не видно якорного шпиля (кабестана) — это, скорее всего, был брашпиль, двигавшийся в горизонтальной плоскости.
О том, как выглядели корабли изнутри, можно только догадаться. Интересно, что в сохранившихся списках снаряжения упомянуто ничего, что могло бы обеспечить матросам полноценный ночной отдых. По всей вероятности, как и во времена Колумба, матросам приходилось спать на голой палубе, хотя испанские мореплаватели уже познакомились в Америке с гамаками. Так что условия жизни на палубе перед кормовой надстройкой нельзя было назвать даже спартанскими, ведь размещенные там пожитки под действием влажного, пропитанного воздуха превращались в сырые вонючие лохмотья. Мылись морской водой, от которой кожа воспалялась, нередко появлялись нарывы и лишаи. Все же на тех кораблях уже были сплошные палубы — во флоте Колумба такое преимущество имела только «Санта-Мария». Но под жарким тропическим солнцем и при усилении нагрузки на корпуса кораблей на большой волне из швов между досками выскакивало почти все, чем они были конопачены. Плотники, неизменные члены экипажа — само их прозвище «конопатчики» указывало на род их деятельности, — только и знали, что устраняли повреждения. И все-таки места, где могли укрыться команды, в зависимости от погоды то насквозь продувались, то заливались дождем. Это относится к платформе, огороженной поручнями, которую при хорошей погоде вывешивали за борт и где свободно можно было справить биологические потребности. Индивидуальные удобства имелись в довольно уютных каютах капитанов, кормчих и шкиперов расположенных в надстройке на корме. Передняя надстройка пока не служила каютой для команды, а была приспособлена для хранения парусов и провизии.
списков на довольствие точно известно, чем утоляли Магеллана голод и жажду. Выли погружены 416 пип вина — хереса, муската, пахарете, именуемого сегодня шерри, Уплаченные за вино полмиллиона мараведи (стоимость двух кораблей) — самая крупная статья расхода во всем счете за провизию. Исходя из запланированного двухлетнего срока плавания, ежедневная порция вина составляла более литра на человека.
Основу твердой пищи составляли сухари — их правильнее было бы назвать просто черствым хлебом; около ста тонн сухарей загрузили на пять кораблей. Брали с собой также солонину, вяленую и соленую рыбу. Способ, каким в те времена приготовляли солонину, объясняет, почему расходовалось так много вина. Мясо клали в чан, наполненный морской водой, туда залезал матрос, он топтал и мял ногами кусок до тех пор, пока количество содержащейся в нем соли не становилось приемлемым для еды. Семь коров и три свиньи, взятые в плавание, предназначались для более «изысканных» трапез. Естественно, что и это мясо не делили на порции, а брали пальцами и ножами из общего котла. Деликатесами могут показаться большие запасы меда, коринки (мелкий изюм), инжира, миндаля, изюма, варенья из айвы; несколько разойдутся мнения в отношении двухсот пятидесяти связок чеснока, тоже точно зафиксированных. Кроме того, имелись маслины, оливковое масло, уксус, лук, каперсы и мука. Муку смешивали с водой и пекли лепешки, если погода была достаточно благоприятной, чтобы развести огонь. Неблагодарную роль коков из-за связанных с ней поношений и хулы охотно возлагали на юнг. Важное значение в питании на борту отводилось сыру, питательные свойства которого, как правило, тогда недооценивались. Однако флот Магеллана захватил с собой 1,3 тонны сыра.
Рассматривая в целом условия жизни и питание на борту, многие справедливо придут к выводу, что одно лишь это было подвигом наших предков. Перед этим подвигом мы должны почтительно склонить голову. А вспомогательные навигационные средства, которыми они пользовались в своих путешествиях, сегодня кажутся просто-напросто посохом слепца. Уже упоминалось, как остро нуждались иберийские открыватели и завоеватели в помощи местных лоцманов, какое пренебрежение у «открытых» народов вызывали европейские навигационные инструменты. И действительно, в основе их лежали знания, унаследованные со времен античности. Эти знания, усовершенствованные за прошедшие века в Азии, были принесены маврами в Португалию и Испанию или были заимствованы европейцами в ходе крестовых походов.
