Константин Бадигин - Три зимовки во льдах Арктики
«Будем опять взрывать!» - передал я на флагманский корабль.
Ледокол отошел. Буторин спустился на лед с бутылками, наполненными аммоналом. Он заложил заряды у края чаши и зажег фитиль. Раздался взрыв, судно вздрогнуло. Большие куски льда отвалились. Затем Буторин повторил взрывы у правого борта. Размеры ледяной чаши заметно уменьшились.
Так как руль и винт были совершений свободны, решили сделать еще одну попытку освободить корпус ото льда на ходу, и я передал на ледокол: «Попытаюсь идти за вами».
Флагманский корабль ответил гудком: «Следовать за мной!..»
Наступила решающая минута, ради которой мы приложили столько усилий: наш укороченный руль должен был выдержать испытание. Готовясь к походу, механики ввели в действие рулевую машину и заставили перо поворачиваться в обе стороны, перекладывая его с борта на борт. Штуртрос был уже соединен, и мы ждали, что руль будет работать нормально.
Было 19 часов 57 минут, когда я поставил ручку машинного телеграфа на деление «малый вперед», и за кормой «Седова» забурлила вода. Рулевому было приказано держать в кильватер флагманскому кораблю. Но тут произошло нечто совершенно непредвиденное: «Седов» неожиданно развернулся влево и уткнулся носом в лед.
У меня по телу прошел озноб. Неужели же все наши заверения в том, что судну возвращена управляемость, оказались неправильными? Неужели мы зря трудились под кормой в течение нескольких месяцев?
Раньше, до того как мы перерезали руль, «Седов» поворачивался вправо, так как и перо было отогнуто вправо. Теперь же судно почему-то разворачивалось влево. Ничем нельзя было объяснить этот странный самовольный маневр судна. Да и некогда было заниматься анализом в такое горячее время. Следовало считаться с фактом: «Седов» не слушается руля. И в 20 часов 30 минут, после нескольких безуспешных попыток выправить движение судна, я с горечью записал в вахтенном журнале:
«Ввиду невозможности следовать самостоятельно, застопорили машину».
Ледокол вернулся и передал нам новый буксир. Злые, нахмуренные седовцы торопливо закрепляли его в клюзах. Мы избегали разговаривать и глядеть в глаза друг другу, - было нестерпимо стыдно и больно.
Наконец все приготовления к буксировке были закончены, и ледокол дал ход вперед. Нас окружал крупно- и мелкобитый лед мощностью 9-10 баллов. Начиналось, сжатие. Льдины, слегка покачиваясь от зыби, сходились и теснили одна другую. «Седов» упрямо заворачивал носом влево и тащился за флагманским кораблем как-то боком, увлекая груды лада, скоплявшиеся под правым бортом. И снова лопнул стальной буксирный трос.
Только к полудню 17 января, после долгой и утомительной борьбы, во время которой были порваны один за другим еще два буксирных троса, флагманскому кораблю удалось преодолеть несколько миль, отделявшие нас от широкого разводья, которое находилось у самой кромки. К этому времени на «Седове» вступила в строй пародинамо, и корабль впервые после двухлетнего перерыва засиял всеми своими огнями.
Но на душе у нас по-прежнему было невесело: как мы ни ломали головы, никак не удавалось выяснить, что мешает «Седову» идти по курсу.
Три часа спустя наши радисты приняли сообщение капитана парохода «Сталинград» Сахарова, на котором находились запасы угля для нас и ледокола «И. Сталин», «Вижу, огни прожекторов, следую пеленгу „И. Сталина“...»
Я хорошо знал этого молодого, смелого капитана, который без боязни вступил ночью во льды, чтобы самостоятельно пробиться к нам и поскорее доставить топливо. Отец Сахарова был капитаном того самого «Фоки», на котором так трагически завершилась экспедиция Георгия Седова.
Капитан «Фоки» сделал все, что было в его силах, чтобы проникнуть возможно дальше на север, но как малы были эти возможности у дряхлого и дырявого суденышка! Сын капитана «Фоки» неизмеримо счастливее его. Уже в 1937 году, когда я плавал на «Садко», он работал старшим помощником капитана на этом первоклассном ледокольном пароходе. Щупленький, низкорослый, черноволосый, он не отличался внешней солидностью. В своих кожаных галифе, заправленных в носки, и в туфлях Сахаров отнюдь не походил на типичного морского волка. Но он пользовался большим уважением и авторитетом как прекрасный специалист, отлично знающий свое дело.
И вот теперь капитан Сахаров ведет сквозь льды «Сталинград» навстречу «Георгию Седову». Нетерпение Сахарова нетрудно понять, - ведь с этим именем в его семье связано представление не только о знаменитом деятеле Арктики, но и о близком отцу человеке, вместе с которым он четверть века назад тщетно пытался достичь полюса....
Флагманский корабль оставил нас и устремился навстречу «Сталинграду», чтобы обеспечить его движение в дрейфующих льдах. К вечеру «И. Сталин» и «Сталинград» вернулись. Среди плавающих льдов Гренландского моря стали рядом три корабля, над которыми реяли флаги СССР.
Зыбь, шедшая с Атлантического океана, еще больше усилилась. Огромные водяные валы мерно катились друг за другом, разрушая разреженные льды. «Седов» тяжело покачивался с боку на бок. Мы с огромным удовольствием встретили качку, - настоящую океанскую качку, от которой так отвыкли за эти годы. Невыразимо приятно было чувствовать, что под тобою живое, вечно движущееся, бурное море, a не мертвенный, опостылевший своим однообразием лед. Ho для пepeгpузки угля с корабля на корабль такая погодка была ни к чему, «бедов» и «Сталинград», соприкасаясь бортами, прыгали на воде, как пробки. Флагманский ледокол даже отошел чуть подальше, чтобы переждать зыбь.
Нам надо было принять в свои бункеры 600 тонн угля, - я хотел загрузить углем корму, чтобы обеспечить работу укороченного пера. На исходе пятнадцатого часа погрузка была закончена!
Нас постепенно сносило дальше на юг. Льды расползались и терялись в темноте. Похоже было на то, что скоро корабли очутятся на чистой воде. Следовало возможно скорее закончить погрузку ледокола «И. Сталин», чтобы затем пойти к Большой земле. С флагманского ледокола последовало распоряжение:
«„Сталинграду“ войти за „И. Сталиным“ во льды, чтобы в спокойной обстановке перегрузить топливо. „Седову“ ждать возвращения ледокола».
Через полчаса огни кораблей растаяли в темноте, и мы снова остались одни. Качка все усиливалась. Корабль швыряло как попало. В каютах звенели падающие со столов стаканы, чернильницы, ездили с места на место чемоданы, летали бумаги. Льды окончательно, развело, и теперь «Седов» был на чистой воде.
Положение становилось серьезным. Как мы ни бились, никак не удавалось заставить корабль слушаться руля, - он по-прежнему упорно заворачивал влево. Поэтому войти во льды, где можно было бы отстояться, не удавалось. Здесь же, на чистой воде, шторм мог оказаться гибельным для неуправляемого судна.
