Аркадий Фидлер - Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия
Новые опасения охватили меня, когда я сообразил, что к предполагаемому месту карибского лагеря вплотную Примыкают густые заросли леса. Его мы под наблюдение не взяли. В случае преждевременной тревоги карибы могли уйти в лес и стать для нас весьма опаской угрозой.
Я поделился своими опасениями с Мендукой и велел ему обходным путем добраться до Арнака и Вагуры, занимавших позиции где-то вблизи сарая с индейцами макуши, и передать им мой приказ: силами одного отряда отрезать карибский бивак от леса.
— И тут же возвращайся назад, — напомнил я Мендуке. — Карибы, конечно, сразу же бросятся в нашу сторону, чтобы прорваться к реке и к своим кориалям. Ты будешь мне нужен здесь!
— Ясно!
Вернувшись через полчаса, Мендука доложил, что все исполнено — отряд Арнака занял опушку леса за лагерем карибов.
В сложившейся напряженной обстановке любая непредвиденная мелочь могла стать чреватой нежелательными последствиями. Так и случилось. Ночью, вернее, уже к исходу ночи, в предрассветном сумраке один из карибов, проснувшись, направился в кусты на опушке леса. Наткнувшись неожиданно на засаду, он, хотя и был тут же прошит навылет стрелами, успел крикнуть и поднять тревогу.
С обеих сторон сразу же поднялась пальба: сначала из ружей, а потом и из луков. Наткнувшись на отряд Вагуры и понеся потери, карибы бросились вон из рощи к реке, к оставленным здесь лодкам, и попали под огонь моего отряда.
Хотя предрассветные сумерки еще не рассеялись, но бегущие в нашу сторону фигуры различались отчетливо. Их было человек десять.
— Подпустите ближе! — скомандовал я. — Стрелять только наверняка!
Бегущие буквально нанизывались на наши стрелы и огонь мушкетов. Не прошло и нескольких минут, как все было кончено — отряд карибов перестал существовать. Огонь стих.
И тут вдруг с противоположной стороны поля боя, оттуда, где лес примыкал к роще, донеслись тревожные возгласы и крики. Мне словно нож вонзили в сердце: так ли я понял? Арнак тяжело ранен? Я окликнул Арасибо, еще нескольких человек, в мы со всех вот бросились на крики. Арнак лежал, истекая кровью, бледный, как полотно, — правый его бок был навылет пробит пулей. Он, видимо, был без сознания, глаза закрыты.
Я в отчаянии опустился перед ним на колени:
— Арнак, дорогой! Верный мой друг! Брат мой! Брат!
Арасибо, оттолкнув меня, стал судорожно его ощупывать. Потом достал из мешочка какие-то только ему ведомые травы и принялся обкладывать ими пулевые отверстия. Кровотечение сразу же заметно уменьшилось. Тут же связали носилки. Все любили Арнака как брата.
Его отряд понес в бою потери: одного убитым, двух ранеными, хотя, правда, нетяжело.
Осторожно повернув Арнака на бок и внимательно осмотрев его раны, Арасибо поднял на меня глаза и хриплым своим голосом буркнул:
— Будет жить!
Мы сразу ему поверили — мы хотели верить.
Пленных макуши тем временем выпустили из сарая, отдали им все собранное на поле боя оружие, три карибских кориаля и проводили по Эссекибо на юг.
Светало. На обратном пути к шхуне мы решили сделать привал и, укрывшись в прибрежных зарослях неподалеку от плантации Бленхейм, положили Арнака в тени деревьев на мягкую подстилку. Арасибо тут же разослал половину воинов в джунгли на поиски нужных для исцеления Арнака трав. Никогда, наверное, прежде мы с таким усердием не ползали по гвианским джунглям, как в тот раз в поисках целебных трав.
Сестра жены Вагуры, та смелая девушка, что предупредила нас о приближении карибов, не захотела плыть на юг со своими соплеменниками и осталась с нами.
Это была юная, миловидная и, похоже, очень добрая индианка.
— Почему ты хочешь остаться у нас? — спросил я ее. — Мы ведь скоро возвращаемся на север, на Ориноко.
— Я хочу остаться с вами! Арнак совсем один, и о нем некому заботиться! Я буду о нем заботиться, и тогда он поправится.
Я испытующе посмотрел ей в глаза:
— Он тебе нравится?
— О да, господин, нравится! — ответила она с чувством. — Он очень мне нравится! Я его вылечу!
— Как твое имя?
— Хайами!
— О-ей, Хайами! Оставайся с ним и верни Арнаку здоровье! Помогай во всем Арасибо!..
Когда опустилась ночь, мы выплыли из временного своего убежища и спустя час достигли заводи, где на якоре стояла наша шхуна.
Здесь все было в порядке.
В ту же ночь я выслал на яботе двух лучших разведчиков проверить, по-прежнему ли безопасен тот залив неподалеку от столицы, что так надежно укрывал нас в первые дни.
Снова в логове льва
На следующий день, часа через два после наступления темноты, разведчики вернулись с добрыми вестями: в заливе под Нью-Кийковералом ничто не изменилось, и, похоже, никто посторонний туда не наведывался. Было время отлива, мы быстро мчались в ночной тьме вниз по реке вместе с нашими лодками и еще задолго до рассвета оказались у цели своего путешествия. На реке лежал туман. Мы спокойно вошли на шхуне в залив, окруженный со всех сторон дикими зарослями.
Весь следующий день мы отдыхали на шхуне и лечили Арнака. Молодой сильный организм давал себя знать — Арнаку стало чуть легче, жар заметно спал, и в нас вселилась надежда на скорое его выздоровление.
Под вечер мы стали готовиться к визиту в резиденцию генерального директора. Для охраны я решил взять с собой три отряда: мой, Вагуры и Уаки. Вышли ночью и уже знакомой нам тропой направились к столице. Часа через четыре, на рассвете, достигли опушки леса, в полумиле от которой стоял дом губернатора. Шагах в двухстах от резиденции, слева от нас, располагались приземистые казармы гарнизона, возле которых слонялось человек двадцать солдат. Отсюда могла исходить главная угроза.
На опушке под сенью крайних деревьев я надел на себя капитанский мундир и собрал своих друзей на короткое совещание.
— Итак, напоминаю еще раз: в здание резиденции со мной пойдет только Фуюди. Отряд Уаки останется здесь как прикрытие и будет следить за местностью и особенно за казармой. Отряд Вагуры будет ждать меня во дворе, с задней стороны дома, а мой отряд — на поляне перед главным входом: и делайте вид, будто болтаетесь здесь от нечего делать…
Когда я входил в подъезд, рабочий день в резиденций уже начался. В приемной я попросил писаря доложить обо мне секретарю. И на этот раз прошло немало времени, прежде чем тот соизволил нас принять. Секретарь с по-прежнему румяным лицом и какими-то мертвыми глазами за стеклами очков встретил меня с плохо скрываемой враждебностью:
— Вот уж никак не ожидал вашей милости!
Говорил он по-английски, но с лица его, все более бледневшего, не сходило выражение враждебности.