Майкл Пэйлин - От полюса до полюса
На противоположной стороне улицы государственный продовольственный магазин. Здесь чисто, светло, соблюдены гигиенические меры, но продуктов немного. Продавщицы в накрахмаленных колпачках и белых халатах стоят за грудами маргарина и нераспроданными банками сардин. По невероятной иронии, он носит название «Гастрономия». Пробую купить бутылку подлинной русской водки. Бутылки выглядят как-то необычно, и я спрашиваю, водка ли это. Да, это водка, однако в Советском Союзе сейчас нехватка стеклотары, и водку разливают в бутылки из-под детского апельсинового сока. Однако оказывается, что водку я все равно купить не могу, поскольку торговля ограничена, а у меня нет талонов. Я прошу вина, однако на полках его нет, поскольку антиалкогольные реформы Горбачева привели к огромному спаду производства.
День 29: Ленинград
Сегодня мне предоставлена редкая честь, которой я вовсе не добивался. Мне позволено произвести полуденный выстрел с кровли одного из бастионов Петропавловской крепости. Традиции этой 250 лет, она была рождена в годы, когда лишь пушечный выстрел мог стать средством ежедневной проверки точного времени. К обычаю до сих пор относятся с крайней серьезностью. И сегодня все зависит от моей способности — точно в 12 часов дня произвести выстрел из 152-мм гаубицы производства 1941 г. и дальнобойностью в восемь миль. По вполне очевидным причинам никакие тренировки невозможны, поэтому пожилой артиллерийский офицер подготавливает меня к делу, заранее объясняя возможные сложности; заканчивает он тем, что протягивает мне наушники. По мере приближения значительного мгновения начинает собираться толпа русских туристов. Мне еще не приходилось в такой мере ощущать себя человеком приговоренным. Расчет поправляет наушники, офицер приказывает всем, кроме меня, отойти подальше, а я остаюсь, глядя вдоль ствола гаубицы на блестящие башни и купола прекрасного города. Я думаю о том, что в городе проживает более 5 млн человек и о том, что грохот будет большой. Но вот офицер опускает руку, и, сам не осознавая того, я тяну за веревку, и пушка выстреливает. Город разлетается в мелкие дребезги, а я из трепещущего желе превращаюсь в артиллериста, мечтающего только о том, чтобы повторить выстрел.
Петропавловская крепость
День проходит столь же занимательным образом. Я провожу его в обществе Эдуарда Берсудского, в небольшой мастерской создающего вещи, которые он называет «кинематическими скульптурами». Эти сложные машины, созданные в стиле Хита Робинсона, поворачиваются, вертятся, крутятся и жужжат, давая часовые представления.
Одна из них называется «Великая идея»: деревянный Карл Маркс в набедренной повязке крутит старомодную рукоятку, приводящую в движение груду зубчатых колес и блоков, пружин, рычагов и маховиков. Еще одна конструкция, несколько непривлекательно именуемая «Осенняя прогулка в эпоху перестройки», заставляет раскрываться чемодан, из которого появляется костяная рука скелета, пара автоматически шагающих армейских сапог, самоиграющий аккордеон, укомплектованный сортирной цепочкой и встающей вертикально ракетой, с громким хлопком и очень неторопливо извергающей крошечный шар. Эдвард усматривает в своих машинах скорее символ порядка, чем наоборот. Он стремится доказать, что все мы находимся во власти круга жизни и смерти, рая и ада. Все движется, но остается на месте.
Индусы называют этот круг сансарой. Он зовет его «советским абсурдом».
Наконец мы пьем чай в его уютной заставленной кухоньке позади мастерской. На скатерти изображена карта мира, однако Эдуард никогда не бывал за границей. Он — еврей, один из «невыездных». Сейчас он впервые собирается за границу, демонстрировать свои произведения на фестивале в Глазго, но паспорт его, как и прежде, содержит графу, определяющую еврейскую национальность. Комнату согревают лучи солнца, и я на мгновение ощущаю себя дома воскресным днем, когда время замедляет свое течение, приходят люди и разговор журчит наподобие машин Эдуарда. Сам Эдуард и его помощники кажутся мне очень симпатичными. Родственные души, надо полагать. Он много смеется, как и все русские, по его словам.
День 30: Из Ленинграда в Новгород
В последний раз просыпаюсь на тринадцатом этаже с видом на Ленинград. Мне будет не хватать умиротворяющего присутствия широкой реки, ее мощеной набережной, по которой я бегу ранним утром, мимо ловящих рыбу мальчишек, мимо мужчин, прогуливающих собак, и спорящих о чем-то влюбленных. В один из прошедших вечеров я нашел здесь дом своей мечты — Свердловская набережная, дом 40. Наверное, построен еще в XVIII столетии — золотом веке Петербурга, — элегантный классический трехэтажный фасад, над которым простираются гнутые полумесяцы, завершающиеся элегантными павильонами. Подход к дому прегражден тяжелой цепью, пропущенной сквозь пасти пятнадцати каменных львов[10]. Заброшенная реликвия прежних времен, аристократического прошлого города, ныне почти затерявшаяся среди фабрик, складов и пролетарских домов.
Дом Кушелева-Безбородко. Свердловская наб., 40
На автобусной станции в Ленинграде я вижу небольшую доску объявлений, предлагающих разнообразные услуги и вещи — на продажу, потерянные и найденные. Интересы ленинградцев во многом похожи на наши собственные: «массаж спины, мануальная терапия», «клуб ротвейлеров»…
В автобусе удобно. Есть даже кондиционер, но, когда я попытался отрегулировать его, вентилятор упал мне на ладонь, и мне приходится обойтись открытым окном — как, впрочем, и всем остальным, давно открывшим их. Проезжаем мимо дорожного указателя: «М20. Киев 1120 километров». Киев тоже находится на интересующем нас меридиане, однако сейчас нас ждет Новгород, расположенный в 117 милях от Ленинграда по главной дороге в Москву. Одним из вечных оснований претензий Новгорода на славу является братская связь с Уотфордом, и я должен способствовать подкреплению этой дружбы, а потому везу в Новгород подарок из Уотфорда.
На единственной полосе уходящей на юг дороги больше всего шумных и пыхтящих дымом грузовиков, вокруг простираются широкие поля, чередующиеся с березками, тополями и небольшими деревушками, в которых попадаются и ярко окрашенные домики, окруженные полями и клумбами подсолнухов. Мы уже месяц продвигаемся на юг, и я рассчитывал, что вот-вот окажемся в средиземно-морском климате, но пока пребываем на широте Шетландских островов.
Погода континентальная, жарко и влажно, безветренно и душно. Скверное дорожное полотно в сочетании с миазмами выхлопных газов грузовиков стараются загодя обеспечить неприятные впечатления от Новгорода. Я как раз начинаю писать в своем дневнике, что вокруг, насколько видит око, сплошная грязь, когда вдали появляется чудесный мираж Над черной ширмой кровель и дымовых труб встают четыре сверкающих купола, один из которых золотой, а остальные серебряные. Я впервые вижу исторический центр, сердце Новгорода, окруженное и стиснутое безудержно расползшейся промышленной застройкой, — алмаз в куче мусора.
