Василий Головнин - Путешествия вокруг света
Отчаяние овладело всеми. Увещания начальника не действовали: близкая смерть и неизвестность, в состоянии ли будет судно дойти, не затонув, до маяка, сделала всех глухими к приказаниям. Начали прощаться между собою; все побежали переменять на себе белье по старинному русскому обычаю;[357] наконец, вода в судне так распространилась, что переменявшие внизу белье – иные, не успев выскочить, остались там, другие выбежали в одних рубахах, и судно, не дошед саженей ста до маяка, село на дно, так, однако ж, что вода не покрывала верха судна.
Со всем тем волнение столь было жестоко, что бриг начало сносить с мели. Щочкин, опасаясь, чтоб судно не потонуло на глубине, велел бросить остальной якорь и верп (или якорь меньшего разбора), чтобы удержаться ими на мелком месте; велел срубить мачты, на коих незакрепленные паруса более и более сдвигали судно с места. Повторяемые удары о каменья отбили руль, киль, и, наконец, нижняя часть судна начала разбиваться в щепы; бочки и прочие вещи выносило из люков или выходов наверх; судно погрузилось совсем, одна только задняя часть оставалась сверх воды. Баркас или большое судно, стоявшее наверху палубы, мгновенно было оторвано стремившимися уже через верх волнами и, оными поднимаясь, перебило многих людей, собравшихся на корме.
В сем положении, во 100 саженях от маяка, вблизи возможного спасения, должны были они оставаться около двенадцати часов подверженными яростным волнам. Все гребные их суда и баркас оторвало, прежде нежели могли приступить к их употреблению; спасаться вплавь – значило ускорить свою смерть. Никакого знака не можно было подать на маяк; пушки, порох были в воде; огня достать было невозможно; крик не помогал, и тщетны были все усилия, чтоб их услышали на маяке: рев волн, разбиваемых о каменья, окружающие маяк, и свист ветра в снасти телеграфа, стоящего при маяке, препятствовали им быть услышанными. Темнота осенней ночи, увеличиваемая снегом и светом самого маяка, препятствовала часовым с оного видеть на несколько сажен вдали. Таким образом, несчастные страдальцы принужденными нашлись, из боязни быть снесенными волнами, держаться друг за друга, оставаясь так без всякого движения, могшего их сколько-нибудь разогреть и избавить от холодной смерти. С 9 часов вечера до самого рассвета оставались они в сем положении; холод увеличился почти до 5°; многие из них уже замерзли, многие снесены были волнами; остальные едва дышали, оцепенев от холода.
В исходе 7-го часа, лишь только можно было различать предметы, с маяка усмотрели несчастных и поспешили отправить небольшую лодку с семью человеками. Другого судна не можно было послать по чрезмерности волнения, о камни разбивающегося. Лодка опрокинулась на каменьях, и семь человек вброд едва спаслись сами; однако ж, поймав лодку и исправив оную по возможности, пустились опять. Часа два или более прошло, пока лодка могла добраться до судна, так что, подъехав туда, нашли уже только двоих живыми, и то без всякого движения, с едва заметными знаками жизни; прочие поодиночке умирали прежде, нежели могли дождаться спасения. Искав долго между мертвыми и не находя ни одного человека в живых, люди сии с великой трудностью возвратились на маяк, где, подав возможную помощь двум несчастным, к исходу только дня привели их в состояние рассказать все обстоятельства сего пагубного случая.
Люди с судна были сняты. В числе сей команды недоставало девяти человек и одного офицера. Одни остались внизу, где старая пассажирка также окончила жизнь свою с сыном; других смыло волнами».
Из сего описания видно, что крушение брига «Фальк» последовало от течи, а течь произошла от якоря, на крамбал отданного и пробившего лапой на волнении обшивные доски. С трудом можно поверить, чтоб при нынешнем состоянии мореплавания сыскался еще морской офицер, который бы не знал, что на ходу и при волнении непременно якорь должно отдавать с рустова и крамбала{290} вдруг: опытные мореплаватели во всяком случае так поступают. Человек, вовсе не знакомый с морской службой, взглянув на якорь, отданный на крамбал во время волнения или при большом ходе, подумал бы, что это острое орудие свешено нарочно для пробития корабельного дна. В грубых ошибках по службе молодость извинить не может: для неопытных офицеров есть книги, надобно только иметь охоту ими пользоваться.
Разбитие военного корабля «Вячеслав»
у берегов Швеции в 1771 году
(сочинение А. С. Шишкова)
Под сим заглавием в журнале «Отечественные записки»[358] напечатано описание бедствий, претерпенных одним русским линейным кораблем. Описание это, с позволения почтенного издателя,[359] я помещаю здесь от слова до слова, пополнив оное некоторыми моими замечаниями.
Должно признаться, что в поступках офицеров сего корабля мореплаватель не много сыщет примеров похвальных и заслуживающих подражания, а, напротив того, увидит в них деяния, жалости и смеха достойные. Но как и худые примеры часто приносят молодым людям пользу, возбуждая в них большее отвращение и ненависть к пороку, то я и сие описание не считаю лишним.
«В начале 1771 года посланы мы были сухим путем под начальством кадетского капитана к городу Архангельску с тем, чтоб оттуда морем возвратиться на построенных там кораблях. Нас было с лишком 30 человек.
Мы жили в прилежащей к городу слободе, называемой Соломбала, в обнесенных тыном казармах. По вскрытии Двины и по спуске на воду трех шестидесятишестипушечных кораблей расписали нас по оным. Я написан был на корабль «Вячеслав».
Прежде нежели приступлю к описанию нашего путешествия, нужно читателю узнать свойства и нравы бывших на сем корабле офицеров. Начальствовавший над оным капитан 1-го ранга N был человек довольно добрый, но властолюбивый, пылкий. Второй по нем, наш кадетский капитан, также человек весьма добрый, услужливый, усердный к службе и довольно неглупый, но перед старшими себя до крайности почтительный и робкий. Два лейтенанта, из коих М. – видный собою, искусный в деле своем и дружный с кадетским капитаном; лейтенант W– человек простой; два мичмана, один констапель (артиллерийский офицер) и нас восемь человек гардемарин, да при солдатской команде капитан, человек дородный, толстый и грубый.
По нагружении кораблей мы отправились в поход и плыли по Белому морю с переменными и тихими ветрами. В один день, во время густого тумана, при бросании лота оказалось, что вдруг с глубины 25 сажен взошли на глубину 7 сажен. Устрашась сего обстоятельства, стали мы тотчас на якорь. Но как туман не прочищался и ветер делался свежее, то, опасаясь стоять тут долее и обмеря на посланных шлюпках вокруг себя глубину, подняли якорь и пошли в ту сторону, где становилось глубже. Течение моря было с нами и ветер дул нам попутный. Мы шли несколько часов и стали опять на якорь.
После полудня туман прочистился, и мы увидели, верстах в трех или четырех перед собою, крутой каменный берег. Сей грозный сосед принуждал нас удалиться от него поскорее. Но как довольно свежий ветер, дующий прямо на берег, и сильное туда же течение моря наводили нам страх, чтоб при медленности поднимания обыкновенным образом якоря не прижало нас к берегу, то рассуждали, чтоб вступить под паруса вдруг, то есть распустить и наполнить их, не поднимая якоря, и когда корабль возьмет движение, отрубить канат.
Однако ж капитан был на то не согласен: ему не хотелось лишиться якоря. Он спросил, нет ли на корабле кого-нибудь из архангельских рекрут. Сыскали одного матроса. Спрашивают его, хаживал ли он по Белому морю (архангельские жители почти все рыболовы). Он отвечал: «Хаживал». – «Какой же это берег?» – «Тот, который идет от Орлова Носа». – «А где Орлов Нос?» – «Остался назади, мы его прошли». (Это сказание матроса не согласно было с нашим счислением, ибо мы по карте считали себя далеко еще не дошедшими до мыса, называемого Орлов Нос.) – «Можно ли нам сняться с якоря?» – «Можно, – отвечал он. – Берег приглуб, течение хотя и бросит нас к нему, но встречное от него течение понесет нас вдоль его».
Капитан велел сниматься с якоря. Лейтенант М. представлял, что в подобных случаях не должно полагаться на слова матроса и лучше потерять один якорь, чем подвергать корабль опасности. Однако ж капитан велел немедленно сниматься. Опыт показал, что матрос говорил правду: лишь, как стрела, корабль полетел на каменный утес, якорь отделился от дна моря, мы до смерти перепутались; но чем ближе к берегу, тем быстрота его становилась меньше, отражающееся от берега течение спиралось натекающим на оное и не допускало нас к нему приблизиться. Мы успели вывертеть якорь, убрать его, наполнить паруса и направить путь свой в море. По выходе в океан и по долгом плавании, при противных ветрах, зашли мы, чтоб запастись пресной водой, в пролив между лапландским берегом и островом Кильдюйн. Остров сей необитаем. Мы нашли на нем несколько рыбачьих хижин. Летом приезжают на него рыболовы и осенью уезжают назад. Они сказывали мне, что ходят для промысла в океан и удаляются верст на сто от берега. Видя худые суда их, я спросил, как могут они на таких судах так далеко ходить: «Ну, ежели застанет буря?» – «Так что ж, – отвечали философы с холодностью. – Кого застанет, тот утонет».
