Жюль Верн - Дунайский лоцман
— Вы смеетесь?
— Гм… Кто знает?
Карл Драгош широко раскрыл глаза. Вот уж второй раз предлагалась его вниманию эта гипотеза, очевидно, висевшая в воздухе. Но он окончил обед, не сказав ни слова. Все это шутки. Видно, неважно осведомлен этот болтун, если даже не знает о прибытии Илиа Бруша в Ратисбон.
Карл Драгош спустился на набережную. Там, вместо того чтобы сразу направиться к барже, он задержался на старом каменном мосту и задумчиво смотрел на реку, где еще скользили суда, спеша воспользоваться угасающим светом дня.
Он совершенно забылся в созерцании, когда чья-то рука коснулась плеча, и он услышал знакомый голос:
— Можно подумать, господин Иегер, что все это вас интересует.
Карл Драгош повернулся и увидел перед собой улыбающееся лицо Илиа Бруша.
— Да,— отвечал он,— движение по реке очень любопытно. Я не устаю его наблюдать.
— Ну, господин Иегер, оно вас заинтересует гораздо больше, когда мы спустимся в низовье реки, где судов намного больше.
Вечерний мрак совсем сгустился. Большие часы Илиа Бруша показывали девять.
— Я был внизу, на барже, когда заметил вас на мосту, господин Иегер,— сказал рыболов.— Я подошел сюда напомнить, что завтра мы отправляемся очень рано и потому сделаем хорошо, если сразу ляжем спать.
— Я с вами согласен, господин Бруш,— ответил Карл Драгош.
Оба спустились к реке. Когда они обогнули мост, пассажир спросил:
— А как с продажей нашей рыбы, господин Бруш? Довольны вы?
— Спросите лучше, не в восторге ли я, господин Иегер! Я вручу вам сорок один флорин!
— Что составит уже шестьдесят восемь с полученными ранее двадцатью семью. И мы еще только в Ратисбоне!… Ого, господин Бруш, дельце кажется мне не совсем плохим!
— Я тоже начинаю так думать,— согласился рыболов.
Спустя четверть часа они спали друг против друга, и с восходом солнца суденышко находилось уже в пяти километрах от Рагисбона.
Ниже этого города берега Дуная совершенно различны. На правом расстилаются до горизонта плодородные равнины, богатая сельская местность, где нет недостатка ни в фермах, ни в деревнях; левый берег изобилует глухими лесами, и там поднимаются холмы, сливающиеся с Богемским лесом.
Проезжая, господин Иегер и Илиа Бруш могли заметить повыше городка Донаустауфа летний дворец князей Тур и Таксис и старинный епископский дворец Ратисбона. Далее, на горе Сальватор, возвышалась Валгалла, или «Жилище избранных», род Парфенона, построенная королем Людвигом под баварским небом и не имеющая ничего общего с греческим. Внутри музей, где находятся бюсты германских героев, но коллекция не так восхищает, как прекрасная внешность здания. Если Валгалла и не может равняться с афинским собратом, она лучше того сооружения, которое воздвигли шотландцы на одном из холмов Эдинбурга, этой «старой коптильни».
Велико расстояние от Ратисбона до Вены, особенно по извилинам Дуная. На этом водном пути длиной около четырехсот семидесяти пяти километров значительные города редки. Можно отметить только Штраубинг, складочное место земледельческих продуктов Баварии, где баржа остановилась вечером 18 августа, Пассау, куда она прибыла 20-го, и Ленц, оставшийся позади днем 21-го. Кроме этих городов, из которых два последних имеют некоторое стратегическое значение, но не насчитывают и по двадцать тысяч жителей, здесь больше нет значительных поселений.
За отсутствием созданий рук человеческих турист может бороться со скукой, наблюдая разнообразное зрелище берегов великой реки. Ниже Штраубинга, где Дунай достигает ширины в четыреста метров, он снова начинает суживаться, меж тем как первые отроги Ретийских Альп мало-помалу подымают его правый берег.
В Пассау, построенном при слиянии трех рек — Дуная, Инна и Ильса, из которых две первые входят в число самых значительных в Европе, Германия остается позади, и правый берег становится австрийским чуть пониже города; левый же берег начинает входить в империю Габсбургов только на несколько километров ниже. Здесь ложе реки представляет собой долину шириной всего около двухсот метров, а дальше, на пути к Вене, оно то расширяется, образуя настоящие озера, усеянные островами и островками, то еще больше сжимается, и тогда воды глухо шумят среди крутых берегов. Илиа Бруш, казалось, совсем не интересовался этой сменой разнообразных и всегда привлекательных картин и лишь старался во всю силу мускулов ускорить бег лодки. Впрочем, такое равнодушие к природе вполне можно было объяснить тем вниманием, с каким требовалось следить за движением суденышка. Помимо трудностей, представляемых песчаными мелями, трудностей, являющихся, так сказать, разменной монетой дунайской навигации, требовалось бороться и с более серьезными. Брушу пришлось преодолевать стремнины, пороги, водовороты, теснины.
Все это делал он с поразительной ловкостью. Это умение и ловкость рыболова восхищали Карла Драгоша, но вместе с тем он удивлялся, что простой удильщик так превосходно знает Дунай с его предательскими сюрпризами.
Удивление было взаимным. Бруш восхищался, ничего в этом не подозревая, обширностью связей своего пассажира. Каким бы незначительным ни было местечко, выбранное для ночлега, редко случалось, чтобы господин Иегер не находил там знакомого. Едва лишь причаливала баржа, он выскакивал на землю, и почти тотчас же к нему подходил один или двое. Обменявшись несколькими словами, собеседники исчезали, а господин Иегер возвращался на баржу.
Наконец Илиа Бруш не мог сдержаться.
— Вы всюду имеете друзей, господин Иегер? — спросил он однажды.
— Конечно, господин Бруш,— ответил Карл Драгош.— Я ведь часто проезжал по этим краям.
— Как турист, господин Иегер?
— Нет, господин Бруш. Я путешествовал в свое время по делам одного будапештского торгового дома, а при этом занятии не только видишь страну, но и заводишь многочисленные знакомства.
Таковы были немногие события — если только можно назвать их событиями,— которые отметили путешествие до 24 августа. В этот день после ночи, проведенной на реке, вдали от жилья, ниже маленького городка Тульн, Илиа Бруш пустился в путь до зари как обычно. Этот день не должен был походить на предыдущие. В самом деле, вечером они будут в Вене, и в первый раз за неделю Илиа Бруш собирался удить, чтобы не разочаровать поклонников, которые, без сомнения, найдутся в столице,— ведь он позаботился известить их о своем прибытии через стоголосую прессу.
Впрочем, разве он не должен был подумать о денежных интересах господина Иегера, забытых во время этой недели отчаянной гонки? Хоть спутник и не выражал неудовольствия, помня условие, но и не мог не досадовать, Илиа Бруш это хорошо понимал. Он возымел намерение дать пассажиру хоть некоторое удовлетворение и решил проплыть в последний день не более тридцати километров. Тогда они прибудут в Вену рано и успеют продать рыбу.
