Луи Буссенар - Охотники за каучуком
Несмотря на слабость, беглецы набрали, сколько смогли, черепах, чтобы затем испечь их прямо в панцире на горячих углях.
Наконец они с большим трудом пересекли Уанари и оказались неподалеку от горы Лукас. Гора эта как бы втиснута между устьями Уанари и Ойяпока и выдается в море, нависая над ним крутым обрывом.
С другой стороны реки, над мутными водами, показалась темная полоса леса, который рос на Спорных Землях. Вид этого обетованного рая исторг крик радости из груди беглецов.
Сразу отодвинулись тяготы путешествия, голод, лихорадка, все, что было вынесено ими со времени побега. Винкельман, Мабуль и Жан-Жан даже позабыли на миг ненависть, которую вызывали у них четверо спутников, служившие им живым укором.
Затем одна и та же мысль родилась в мозгу каторжников. Надо поскорее переправиться на тот берег, любой ценой! Хотя вокруг не было ни души, они почувствуют себя в безопасности, лишь преодолев эту последнюю и грозную преграду.
— Плот, надо сделать плот!
Пушечное дерево, которое им однажды уже так пригодилось, росло здесь в изобилии. Его было не меньше, чем на Серебряной Горе, которая, кстати, и получила свое название от беловатого цвета листьев этих деревьев.
Самые сильные из беглецов, вооружившись мачете, рубили стволы, а другие тащили их к берегу, где связывали деревья лианами. Через двенадцать часов тяжкого труда плот был готов. Правда, его собрали кое-как, он мог развалиться в воде, ну да ладно!
И вот уже течение отнесло их на другой берег. Наконец они пристали к нему. Каторжники промокли до нитки, ноги их были окровавлены, икры расцарапаны шипами и камнями, но они радостно кинулись на мягкую илистую землю, увязнув в ней по колено. Это все пустяки! Ведь теперь они свободны. Свободны, как дикие звери! Они так же свирепы и так же голодны.
С трудом выбрались беглецы из ила на твердую почву и остановились, задыхаясь. Четыре бандита завели каторжную песню, глупую и бесстыжую, а трое молча пожали друг другу руки.
— Ну, друзья! — сказал Луш, снова обретший развязность ярмарочного зазывалы. — Хватит болтать. Теперь мы у себя дома и должны составить план.
— О, — откликнулся Геркулес, — что до меня, то я хочу в Бразилию. Там, говорят, есть хорошие города, уж в них я найду занятие по душе.
— Да, дружок, чувствуется, что ты хотел бы снова взяться за старое и стать взломщиком на пару с Лушем, который так ловко открывает любые замки. Но сперва надо зайти в ресторан, а потом уж покупать билеты в те города.
— Да, пора и о еде подумать. Уже нечего бояться, что ищейки наступят на пятки. А скажи-ка, Бразилия далеко?
— Ну, сынок, лье около ста, если идти прямо, как птица летит.
— Сто лье!..
— Да, месье, сто лье, да еще по этой местности.
— Что же, выходит, мы опять будем так же тащиться, как досюда из Кайенны? Это вовсе не весело!
— Подожди-ка немного, авось все уладится. Теперь, вместо того чтобы избегать жилья, как мы поступали раньше, мы будем его искать. А когда найдем, то позаимствуем провиант у добрых людей, что там живут.
— Снова грабить? А если нас накроют?
— Ну и глуп же ты! Я ж тебе говорил, что тут нет ни полиции, ни жандармов, ни судей, ни солдат…
— Отличная страна, черт побери!
— …А жители здесь такие же парни, как и мы с тобой, они смылись либо из Французской Гвианы, либо из Бразилии.
— Но тогда они, значит, работают, чтобы жить?
— Надо думать, раз они тут обосновались.
— Вот еще, быть на свободе и вкалывать!
Пока велся этот поучительный разговор, голодные беглецы собирали устриц и речных креветок, которыми и утолили свой голод. Затем они снова двинулись в путь, уклоняясь на этот раз к югу, чтобы избежать огромных болот, окаймлявших побережье.
Везение не изменило им и на этот раз. Вскоре каторжники вышли на большую вырубку на берегу довольно широкой бухты. Скорее всего, это был залив Уассы, большой реки, что впадает в устье Ойяпока, на правом берегу, немного повыше Уанари.
Их взору предстали маленькие поля, засеянные маисом и маниокой. Группа хижин пряталась в тени манговых, банановых и хлебных деревьев, чья тень защищала молодые кофейные посадки.
Каторжники смело двинулись вперед, тем более что они были голодны, и свободно проникли в одну из хижин. Скромное жилище оказалось пустым, как и все другие, но по всему было видно, что хозяева находятся невдалеке. И наконец, особенно важная деталь для таких людей, жилье было буквально набито едой: лепешки из кассавы, корзины, полные маниоковой муки, спинные корзины с початками маиса, связки сушеной рыбы, копченого мяса, калебасы[62] с кофе и даже кристаллизованный тростниковый сахар… Всего здесь было вдоволь, и все обнаруживало опыт обитателей и их знакомство с дикой жизнью в лесах.
При виде еды пришельцы радостно завопили. Они без церемоний уселись и принялись за припасы с дикой жадностью. Было бы просто невозможно перечислить количество всего съеденного провианта, да и бесполезно. Наконец, наевшись до отвала, беглецы пожелали уже излишеств. По крайней мере, четверо негодяев, с которыми продолжали оставаться до удобного случая Шоколад, араб и мартиникиец.
— Я, — сказал Геркулес, — люблю комфорт и выпил бы чашечку кофе…
— А я бы с удовольствием выкурил трубочку, — сообщил Кривой.
— А я, — заключил Луш, — не отказался бы ни от того, ни от другого.
— Черт возьми! — воскликнул Красный, со своим грубым выговором жителя предместья. — Да вот же трубки и табак.
— Гляди-ка, тут все есть, прямо рай.
— Хорошо быть на свободе и лопать от пуза.
— Если бы всегда так!
— Постойте-ка, — сказал Луш, — у меня явилась идея. В таких диких местах должны жить такие же примитивные жители, какие-нибудь добрые негры-марроны, с которыми можно легко объясниться.
— А как? — поинтересовался Геркулес. Он всегда любил расспрашивать.
— Это так же просто, как курить чужой табак после еды, которая тоже ведь была не наша. Негры созданы, чтобы работать на других, на белых, на таких, как мы! Ну, так и заставим их поработать на нас, а если они будут недовольны, так здесь растет полно всякого дубья, и чернокожих можно образумить. Мы убедим их стать нашими рабами или слугами, это слово как-то получше звучит, настанут для нас, ворюг, светлые дни. Я, например, охотно стал бы хозяином поместья, — заключил свою речь Луш.
— Хорошая мысль, — заорали бандиты. — Ура господину Лушу, хитрецу из хитрецов!
Но Шоколад, который до сих пор не произнес ни слова, мигом остудил общий пыл.
— А если этих неизвестных больше, чем нас, и это им придет мысль сделать нас рабами? И будем мы вкалывать, как каторжные, а кто же мы еще? А они нам за работу будут платить колотушками, что вы тогда скажете?
