Януш Вольневич - Красочный пассат, или Странствия по островам Южных морей
Плавание Блая, занявшее почетное место в анналах английского военно-морского флота, было вызвано обстоятельствами, отнюдь не делающими чести британскому флоту, но, как своего рода рекордное достижение в области мореплавания, оно заслуживает особого внимания.
Взбунтовавшаяся команда «Баунти» насильно усадила Блая и восемнадцать его спутников в шлюпку, снабдив 150 фунтами сухарей, 32 фунтами солонины, 6 квартами рома и 28 галлонами воды. С этими скудными припасами Блай в течение 44 дней покрыл на открытой шлюпке свыше 3600 морских миль по неизведанным водам, делая по пути ценные навигационные наблюдения в районе островов Фиджи, Новых Гебридов и Большого Барьерного рифа. Изнурительное плавание!
Вот что записал Блай в своем дневнике:
«… На двадцать первый день плавания весь полдень нас так заливало дождем и солеными брызгами, что мы едва могли что-либо рассмотреть. Мы страдали от пронизывающего холода и боялись наступления ночи. Сон, в котором мы так нуждались, не приносил облегчения; я почти совсем не спал. На двадцать второй день положение стало почти катастрофическим. Пришлось плыть при ветре и сильной волне, бдительно следя за обстановкой, так как малейшая ошибка в управлении лодкой могла привести к гибели. Весь день дул штормовой ветер, вспененные брызги заливали корму. В эту ночь нам пришлось еще хуже, чем в предыдущую. Волны накатывались на нас с огромной силой, внушая ужас. На рассвете мы совсем выбились из сил, и я стал опасаться, что еще одна такая ночь унесет жизнь нескольких моих спутников…»
14 июня 1789 года шлюпка Блая добралась все-таки до залива Купанг. Во время всего плавания не погиб ни один из его моряков.
Довольно беспомощно слонялся я по маленьким улицам города, так как даже в тех китайских магазинчиках, в которых я побывал, не оказалось ни плана города, ни путеводителя. Зато я столкнулся с предусмотрительностью круглолицых торговцев, которые, почувствовав потенциального покупателя, в кругу семьи угощали меня апельсиновым соком и зеленым чаем. При этом с невероятной быстротой появлялись на прилавках груды товаров.
В результате я приобрел две пачки популярных в Индонезии сигарет с гвоздикой и совершенно ненужные мелочи. Затем я побродил немного по городу, стараясь держаться теневой стороны улиц. Спасение пришло наконец в лице случайно повстречавшегося мне индонезийца, на котором, к крайнему моему удивлению, были темный пиджак и галстук. Он обратился ко мне на хорошем английском языке.
— Журналист из Польши, — представился я.
— Дари Беланда? — передернуло индонезийца.
Я сразу же стал пояснять ему, что прибыл вовсе не из Голландии, а из Польши. Мой новый знакомый сразу же заулыбался и вручил свою визитную карточку, на которой стояла фамилия: Сурджодипутро. Тут же он признался, что, несмотря на то что прибыл в Купанг недавно, собирается написать путеводитель по городу и его окрестностям.
«Вот человек, посланный мне небом», — подумал я и забросал его вопросами об объектах, которые стоило бы осмотреть. Тут мистер Сурджодипутро стал рассказывать о фольклоре островитян (правда, с ним ему еще не удалось познакомиться), о местном курорте (там он пока не был), о крокодилах (их он собирался посетить на будущей неделе). Из рассказа я понял, что путеводитель не скоро выйдет из-под его пера.
Однако мой новый знакомый привел меня к развалинам старого форта и на пристань, которой пользовались некогда плававшие по этим водам моряки. Это была маленькая бухточка в устье небольшой реки. Несколько рыбачьих лодок покоились там на каменистом дне. Было как раз время отлива, и остатки деревянного мола обнажились. Совсем по-другому представлял я себе этот известный порт-убежище на Тиморе.
Старый порт в Купанге
На прощание мы с мистером Сурджодипутро выпили по бокалу пальмового вина и выкурили несколько гвоздичных сигарет. Последовав совету славного индонезийца, я не пошел на уединенную бетонную набережную — современный морской порт Купанга, а направился на ближайший пляж, служивший островитянам чем-то вроде пассажирского морского вокзала.
Здесь кипела жизнь. Прямо к плоскому песчаному берегу причаливали архаичные парусники с залатанными парусами, ловко управляемые опытными мореплавателями. Под открытым небом складывались предназначенные к отправке товары. На берегу лежали мешки с бататами и небольшие связки бревен — дорогого и дефицитного товара. Оживление царило вокруг: знакомые радостно приветствовали друг друга, обнимались. Тут же развязывали свои узелки, доставали туак и пировали в наспех устроенных закусочных. Жарили рыбу. Пахло чесноком и луком. Торговали бетелем и саговой мукой. Солнце палило нещадно. Более изысканные дамы в ожидании лодок прятались под красочными зонтиками из Гонконга и держались поодаль от простонародья. К лодкам они добирались по пояс в воде, прикрываясь зонтиками.
Взмокшие грузчики носили мешки, рыбу, а громкоголосая детвора плескалась в воде. Лодки, вблизи столь неуклюжие и, по европейским представлениям, пригодные к чему угодно, только не к дальним плаваниям, на воде и под парусами просто очаровывали. Слегка накренившись от ветра, они становились украшением морской глади.
Вдоволь налюбовавшись Купангом и его окрестностями, я еще несколько дней упорно добивался места в самолете, улетавшем в Дили, на Тиморе. У местной знати и китайских купцов — в соответствии со всемирными «законами» кумовства — были, разумеется, несравненно более высокие шансы попасть в самолет, чем у меня. Когда наконец ценой огромных усилий мне все-таки удалось добиться желаемого места, пришлось битый час вдалбливать сотруднику гостиницы, что маленький крокодильчик, которого он упорно пытался продать на прощание, совершенно, и у совершенно мне не нужен.
В аэропорт меня снова доставили на почтовом пикапе, водитель которого приветствовал меня, как старого знакомого. Прежде чем я оказался на борту небольшого самолета, служащие аэропорта тщательно взвесили мой багаж и даже меня самого. Я отнюдь не толстяк, но, как показали бесстрастные весы, весил приблизительно столько, сколько два средних пассажира, вместе взятых. Однако за превышение веса с меня денег не взяли, но половина служащих аэропорта отнеслась с некоторой почтительностью к моим семидесяти пяти килограммам.
На мачте, водруженной вблизи строений аэродрома, прощально развевался национальный красно-белый флаг Индонезии. Страна же бело-красного флага[Автор имеет в виду свою родину, Польшу. — Примеч. пер.] находилась далеко, на другом краю света.
