Питер Мейл - Еще един год в Провансе
— С'est comme çа, — сказал он. — Вот так.
Не нравится — не ходи.
Что может радовать в длинном перечне провансальских странных вывихов, большинство из которых, кажется, специально придумано для вящего неудобства, для того, чтобы угробить как можно больше времени? Задача, рассчитанная на полчаса в «нормальной» местности, занимает здесь все утро и остается невыполненной. Назначенные встречи переносятся, забываются и отменяются. Простейшие домашние проблемы приобретают глобальный характер и требуют сложнейших решений. Ничего в простоте. Климат неумеренный, часто откровенно разрушительный. А иностранец, будь то парижанин, голландец, немец, британец, сколько бы он в Провансе ни прожил, никогда не будет считаться никем, кроме как задержавшимся туристом. Кажется, ничего естественного.
Но мне нравится, многое нравится, почти все и почти всегда. Эти странности — составляющие характера края и населяющего этот край народа. Приезжим во многом идут навстречу. Для них устраиваются фестивали, для них открываются мелкие отели, рестораны, ради них готовы и всякие модные нововведения перенять. То и дело можно увидеть, как тракторист в винограднике одной рукой прижимает к запыленному уху мобильный телефон. Мне иногда кажется, что Прованс пытается разорваться, одной ногой увязнув в прошлом, другой пробуя почву будущего. Однако не сказал бы, что за двадцать с лишним лет, прошедших с момента моего первого приезда в Прованс, многое здесь изменилось. Жизнь не ускорилась, ее ритм определяется сезонными изменениями. Рынки по-прежнему торгуют продукцией, избежавшей современной мании стерилизации, герметизации и целлофанизации. Природа по-прежнему дикая, не изуродованная гольф-гектарами, Диснейлендами, уродинами кондоминиумов. Иной раз и тишину услышишь. В отличие от многих других прелестных уголков земли, которых легкодоступность и прогресс сделали шумными, предсказуемыми, стандартизованными, Прованс сохранил свое лицо, неповторимый индивидуальный аромат. Он может восхищать, может и вызывать досаду, как старый друг с трудным, неуживчивым характером. Таков уж он, Прованс. Не нравится — не ходи.
Путеводитель по Марселю для начинающих туристов
Кроме Парижа во Франции я смог бы назвать лишь один город с неповторимым лицом, пользующийся международной известностью. Лилль и Лион, Сент-Этьен и Клермон-Ферран не могут похвастать сравнимой степенью узнаваемости за рубежами страны. Если же упомянуть Марсель, практически каждый представит себе — порой, правда, неверно, — о чем идет речь, почти у каждого сложился в сознании фасад этого города. Увы, это воображаемое лицо вряд ли лишено изъянов. Пьяные матросы, буянящие на Ла-Канбьер, дурной репутации портовые бары, мрачная тюрьма в замке Иф, узкие улочки, куда лучше не соваться после наступления темноты, и благодаря фильму «Французский связной» возникшее подозрение, что не только рыба меняет хозяев на ежедневном рынке на Ке де Бельж. Марсель считают экзотическим, грубым и достаточно опасным. И если бы только иностранцы! Помню, как меня предупреждал много лет назад мой сосед Фостен. Он побывал в Марселе только раз в жизни и больше туда не стремился. Я пытался разузнать, что с ним там стряслось, но он только качал головой и повторял, что если еще раз обстоятельства вынудят его туда направиться, то пистолет прихватить он ни за что не забудет.
А ведь не найдешь на земле города, история которого началась бы столь романтично. Согласно легенде, без сомнения, лелеемой и украшаемой марсельцами, любителями истории, город основала любовь. За пятьсот девяносто девять лет до Рождества Христова фокейский навигатор по имени Протис прибыл к этому берегу как раз к брачному пиру местного короля Нанна. В ходе торжественного мероприятия дочь короля Гиптис взглянула на Протиса и решила, что он создан для нее. Любовь с первого взгляда, удар молнии — coup de foudre. Король благословил брак и подарил новобрачным сто пятьдесят акров прибрежной территории, на которой они и обосновались. Так родился Марсель. С тех пор здесь постоянно жили люди. За двадцать шесть веков население существенно увеличилось, вместо двоих влюбленных здесь сейчас проживает примерно миллион самых разных представителей рода человеческого.
Как и город, жители его получили репутацию несколько странных — un peu special, причем чудинка здесь подразумевается отнюдь не положительного свойства. Марсельцы славятся как любители несколько модифицировать истину, в чем-то преувеличить, что-то исказить — попросту говоря, соврет — недорого возьмет. Подозреваю, что объясняется это тем, что Марсель — город портовый и эта «специфичность» вызвана общеизвестной рыбацкой склонностью к рассказам о «во-о-от такой рыбине». Только возле Марселя, сообщает молва, сардины иной раз вырастают до размеров молодой акулы. Если вы захотите увидеть такую сардину, вас разочаруют, скажут, что приехали вы неудачно, крупная рыба подходит к берегу только при полной луне. Если вы приедете в полнолуние, вас отошлют к новолунию. Советы эти, правда, редко даются с серьезными физиономиями, чаще с улыбкой и смешком. Но репутацию марсельцев эти смешки не спасают. Мне говорили, что в Марсель всегда надо брать с собой несколько кристалликов соли и почаще использовать эту соль в беседе.
То есть если вы поймете, о чем речь. Марсель никогда не славился стремлением выполнять то, что велит французское правительство, история трений с Парижем давняя, касается она и стиля речи. Как следствие, Марсель избегает языка официального Парижа. Вносит свою лепту акцент. Произношение настолько шероховатое, что самые знакомые слова кажутся вымоченными в каком-то густом соусе. Что же касается местных слов и оборотов, то вы ощущаете себя брошенным в водоворот совершенно нового языка.
Вот одна из многих фраз, поставивших меня в тупик. Разобраться с ней я смог, лишь когда мне ее предъявили написанной на бумаге.
«L'avillon, с'est plus rapide que le camillon, même si y a pas de peuneus». — «Самолет быстрее грузовика, хоть и без шин».
Относительно простая французская фраза становится непонятной, поданная под марсельским маринадом. Ситуация осложняется, если произносимая фраза — местное изобретение. К примеру: «Il est un vrai cul cousu». Этой фразой обозначают того, кто лишен чувства юмора, от кого улыбки не дождешься. В буквальном же переводе она означает, что у этого человека зашита задница. Если же бедняга не только мрачен, но и считается несколько умственно ненормальным, о нем говорят: «Il est bon pour le cinquante-quatre» — ссылка на трамвай маршрута 54, на котором можно доехать до психлечебницы.
Имена, любовно выбранные родителями для своих отпрысков, тоже не избегают марсельской обработки. Андре, хочет он того или нет, называют здесь Деду, Франсис становится Сису, Луиз — Зиз. Подрастая, дети употребляют слова, которых нигде более во Франции не услышишь: momo и mafalou, toti, scoumougne и cafoutchi. Этот особый язык внутри языка иногда очень близок к прованским диалектам, но в нем встречаются заимствования из языков иммигрантов, осевших в Марселе на протяжении столетий и прибывших из Италии, Алжира, Греции, Армении и бог весть откуда еще. Получившийся языковый компот, сочный и богатый, ошеломляюще действует на вновь прибывшего.
Но попасть в Марсель тоже не всегда просто. Попробуйте-ка найти центр этого города. Лучше всего, конечно, прибыть в него морем. Тогда вы согласитесь с мадам де Севинье, ошеломленной «его магической красой». С моря вы увидите Марсель целиком: аккуратный прямоугольник старого порта, раскинувшийся за ним город, уловите золотое сияние базилики Нотр-Дам де ла Гард. Но если приедете по шоссе, как и мы, то ваши первые впечатления утонут в виадуках, туннелях, в путанице многоуровневых развязок. Мадам де Севинье этого автодорожного кошмара избежала. Это суматошное движение и эта архитектура машинного муравейника пробудили во мне жажду разрушения.
К старому порту мы нашли дорогу исключительно в силу везения, и настроение вмиг улучшилось. В этом волшебство приморских городов: вдруг после скученности внутреннего города перед тобой открывается морская даль, вместо вони из выхлопных труб ноздри овевает соленый ветерок с моря. А в Марселе добавляется своеобразная нагрузка на барабанные перепонки: торговки рыбой наперебой расхваливают свой товар.
Рыбный рынок начинает работу в восточной части порта около восьми часов утра. Торговки с обветренными лицами, в резиновых сапогах стоят за низкими ящиками размером с малый обеденный стол. Улов дня еще трепещет перед ними, рыбьи глаза провожают проходящих укоризненным взглядом. Задержитесь на миг, и мадам — похоже, что мужья ловят рыбу, а жены ее продают, — схватит рыбину с лотка и сунет вам под нос.
