Покоряя Эверест - Мэллори Джордж
Такое отношение может показаться неблагодарностью. Но я не отрицаю прелести Шармо и благодарен за них. Пики Эгюий заслуженно притягательны. Они обладают невыразимым свойством, подобным хорошему воспитанию. Рыбаки говорили мне, что лосось – своего рода джентльмен: он отказывается смиренно отдаваться. Он бьется до конца. У него есть достоинство. Пики Эгюий в этом смысле больше похожи на леди, а не джентльменов. Мы с Портером сошлись во мнении, что поведение нашей Эгюий достойно восхищения. Чтобы должным образом завершить свой рассказ, я должен упомянуть еще о двух экспедициях, хотя и не стану подробно их описывать.
Интерес к природе нашего наслаждения Альпами связан не только с конкретными вершинами, но и с кампанией в целом. Те, кто прибыл в Шамони, желая оказаться на перевале Коль-дю-Жеан, могут захотеть заодно подняться на вершину, ради кампании или просто чтобы избежать повторения снежной прогулки по исхоженному ими вдоль и поперек маршруту. Последнее было нашим случаем, и мы планировали добраться до перевала Коль-дю-Жеан, исключив большую часть утомительного похода, – пройдя траверсом от плато План-де-л’Эгюий [132] до пика Эгюий-дю-Миди. Возможно, мы просто поддались лени, но предприятие было не лишено смысла, поскольку, по словам Курца, с этой стороны еще никто не совершал удовлетворительного восхождения на Миди. Насколько я знаю, только две группы зарегистрировали здесь экспедиции. Первая – отряд мистера Дента – в 1899 году достигла северо-восточного гребня, но погода была плохой, и им пришлось поспешно спуститься по дальней стороне, не достигнув вершинных скал. Хотя они все же совершили первое восхождение на этот склон. Второй отряд – мадемуазель Энгстер с гидом и двумя носильщиками – был еще менее успешным.
Обе группы использовали большой кулуар, спускающийся почти с вершины. У меня недостаточно знаний, чтобы судить, было ли это в целом мудрым решением. Конечно, можно было ожидать, что это безопасная линия маршрута при подъеме в нормальных условиях. Но спускаться по нему в конце дня, когда солнце уже закатилось (хотя путь и был обращен к западу), – совсем другое дело. И поднимающийся по этой стене отряд должен учесть возможность неудачи выше, где рубка ступеней может быть слишком трудоемкой, а одно из двух препятствий – непреодолимым.
Выбранная мной и Портером линия маршрута на всем пути проходила левее, чем у предыдущих групп. В кулуаре мы использовали кошки – без них нам потребовались бы ступеньки. Скалы в средней части подъема были несложными. Общий угол наклона висячего ледника [133] и снежных склонов выше был явно более крутым. Мы держались ребра, насколько было возможно, и таким образом избегали склонов из голого льда с обеих сторон. Трудности возникли только в двух местах. Сначала – при пересечении бергшрунда, который оказался преодолимым только в одном месте. Пришлось пробираться через трещину в ледяной стене. Затем выяснилось, что место стыка последней ледяной стены со скалами частично обледенело. Пройти его оказалось чрезвычайно трудной задачей.
Было поздно, уже 12:15, когда мы достигли вершины этого пика. Да и погода по-настоящему испортилась. Тем не менее я почти не сомневаюсь, что мы ошиблись, решив спуститься в Монтанвер. Нам в голову приходили различные сомнения. Мы посчитали, что не будем готовы к длительному восхождению на следующий день, а в отеле нас должны ждать письма. В любом случае мы выбрали неверную линию маршрута, хотя по ней уже прошел мистер Дент, направляясь к Роньону [134], недалеко от ледопада ледника Жеана. Это был очень трудоемкий спуск по глубокому мягкому снегу, пока мы не добрались до своих следов на леднике де План, идущих от Реквина.
В конце концов мы оказались в хижине Рифуджио Торино [135], строя планы совершить разведку на Монблан. Меня вовсе не радовали такие перспективы, и я то и дело просыпался ночью, снова и снова прокручивая в уме аргументы за и против этой экспедиции. Действительно ли это удачная идея для отряда из двух человек? И именно для этих двоих? Мне вновь и вновь являлся образ того мрачного ребра из снега или льда, где мы видели снежную пудру, взметаемую яростным вихрем, который мог в любой момент сбросить наш маленький отряд с горы. Ветер стонал всю ночь и все еще был неспокоен, когда нас разбудили. Портер предложил подождать признаков более благоприятной погоды и выдвигаться. Но за минутой тишины последовал его тихий храп, и мне не верилось, что он ясно и непредвзято оценивает опасность этого восхождения. Вопрос о том, следует ли нам вообще стартовать, перерос в другой – хорошо ли это будет для Гарольда? Теперь оставалось срочно переубедить его самого.
Чуть позже мы уже взбирались по ступенькам к перевалу при свете фонаря. Едва мы высунули носы над его краем, как на нас яростно набросился невидимый враг, первым злодеянием которого было задуть нашу свечу. Возможно, вы помните, что есть хижина, менее великолепная, чем приют Рифуджио Торино, расположенная на уровне перевала. В этот ранний предрассветный час ее пустота слегка оживлялась двумя мирно выкуренными трубками и нашим разговором – приглушенным, серьезным и обрывочным. Казалось, варвары продолжают вторгаться в Италию с севера: топочущие орды хлынули через перевал, с воплями разбегаясь по скалам. И в мире появилось еще одно братство. Внизу, в Рифуджио, два других англичанина, вероятно, приступили к решительным действиям, о которых наверняка уже наполовину сожалели. Это и был благоприятный момент, чтобы попытаться отговорить Портера.
В продолжение этой мысли четверо мужчин (двое из них впоследствии оказались профессором Пигу и мистером Маклином) ненадолго задержались полюбоваться на загорающиеся волшебным рассветом пики и, осознав, что «есть еще порох в пороховницах», трусцой направились вниз по крутой тропе на итальянской стороне. У двоих из этой четверки не было паспортов, и, помимо желания замести следы, идя по морене, они явно были настроены перехитрить жандармерию. Именно эта мысль и советы жителей, щедро раздаваемые, пока мы сидели в тени отеля «Пуртуд» [136] после завтрака, достойного этого зеленого оазиса, заставили нас отказаться от других вариантов и остаться здесь на эти день и ночь. Те, кто провел жаркий летний день (столь жаркий, каким только может быть день в августе) и стартовал не в самую рань, сначала поднимаясь по Валь Вени [137], а затем – по леднику Миаж [138], оценят моральную ценность нашего решения. Но я должен признать, что нашел эту прогулку крайне приятной, а еще ярче ее сделали незабываемые обстоятельства. Позже во второй половине того же дня можно было наблюдать, как те же четверо мужчин, вырубая ступени в леднике дю Монблан, поднимались к хижине Квинтино Селла [139]. И с ними, как ни странно, был еще пятый член отряда – на редкость пассивный, судя по всему, поскольку его часто оставляли сидеть на любом удобном выступе. Потом его затащили на следующий участок и опустили в расселину, раскачивая практически до тошноты, чтобы затем поднять на дальней стороне. И в конце концов его одновременно подтянули на веревке, передавая друг другу, и перетащили с ледника на земную твердь. Этот жалкий персонаж был не меньшей обузой, чем связка из четырех бревен, волочащаяся на конце нашей запасной веревки. Подъем к хижине Квинтино Селла весьма крут – сомневаюсь, что бывают подъемы к хижине еще отвеснее, – и «Четыре Бревна» прибыл туда в тот вечер наименее измотанным членом своей группы. В хижине и без того хватало дров, как и предрек профессор Пигу. Но это лишь проявлялся его цинизм в отношении мира, каким мы его видим, порожденный нынешним дискомфортом. Истинный критик мог бы спросить, что это за работа такая – рубить и колоть маленькие поленья для костра, и как ее можно исполнить единственным доступным инструментом – чьим-то (уж точно не моим) ледорубом.
