Жюль Верн - Найденыш с погибшей «Цинтии»
Послушание детей — отличительная черта норвежской семьи. Эрик опустил голову. Все встали из-за стола, и трое детей, примостившись на низкой скамейке у очага, как они это нередко делали прежде, повели задушевную беседу, во время которой обычно рассказывается всё, что так хочется узнать друг о друге и повторить многое из того, о чём уже не раз говорилось.
Тем временем Катрина убирала со стола, настояв, чтобы Ванда была на этот раз «настоящей барышней» и не занималась хозяйством. А маастер Герсебом, сидя в своём большом кресле, молча курил трубку и, только доведя до конца это важное занятие, решил распечатать письмо доктора.
Он прочёл его молча, затем сложил и спрятал в карман, после чего вторично набил трубку и выкурил её, как и первую, не произнеся ни слова. В течение всего вечера старый рыбак не выходил из состояния глубокого раздумья.
Герсебом никогда не отличался словоохотливостью, и потому его молчание никого не удивило. Матушка Катрина, закончив свои хлопоты, тоже подсела к очагу, безуспешно пытаясь втянуть мужа в разговор. Видя, что её усилия напрасны, она помрачнела. Вскоре грустное настроение родителей передалось и детям, которые успели уже наговориться вволю.
Вдруг, как нельзя более кстати, их внимание отвлекли звонкие голоса, раздавшиеся у дверей. Весёлой компании школьников и школьниц пришла удачная мысль поздравить Эрика с приездом.
Их поспешили пригласить в дом и стали радушно потчевать. Окружив гурьбой своего бывшего однокашника, они бурно радовались встрече с ним. Эрик, растроганный неожиданным вторжением товарищей детства, захотел во что бы то ни стало принять участие в их традиционном рождественском шествии. А Отто с Вандой, разумеется, не пожелали от него отстать. Матушка Катрина просила их долго не задерживаться, так как Эрик нуждался в отдыхе.
Как только за ними закрылась дверь, Катрина обратилась к мужу:
— Ну как, удалось доктору что-нибудь выяснить? — спросила она с тревогой.
Вместо ответа Герсебом снова вынул из конверта письмо, развернул его и начал читать вслух, иногда запинаясь на незнакомых ему словах.
«Дорогой Герсебом, — писал доктор, — вот уже скоро два года, как вы мне доверили вашего славного Эрика, и все это время не проходило и дня, чтобы меня не радовали его многообразные успехи. Его ум столь же глубок и восприимчив, как великодушно и отзывчиво сердце. Эрик действительно мальчик незаурядный. Если бы родители, потерявшие такого сына, в состоянии были постигнуть всю глубину своей утраты, они оплакивали бы его ещё больше. Но трудно сейчас допустить, что его родители живы. Как мы и договаривались с вами, мною сделано все возможное, чтобы напасть на их след. Я переписывался со многими лицами в Англии, уполномочил специальные агентства заняться розысками, поместил объявления по меньшей мере в двух десятках английских, шотландских и ирландских газет, и все же мне не удалось внести никакой ясности в эту загадочную историю. И более того, те немногие сведения, которые я раздобыл, сделали её ещё загадочнее.
Название «Цинтия» распространено в английском флоте. Контора Ллойда перечислила мне не менее семнадцати судов с этим именем. Одни из них приписаны к английским портам, другие — к шотландским или ирландским. Тем самым мои предположения насчёт национальности ребёнка в известной степени подтверждаются, и я по-прежнему уверен, что Эрик происходит из ирландской семьи. Не помню, писал ли я вам об этой догадке, но я сообщил о ней после возвращения из Нороэ двум близким друзьям и сейчас ещё больше убеждён в своей правоте.
Погибла ли эта ирландская семья, или у неё есть какие-то особые причины оставаться в неизвестности? Так или иначе, она не подаёт никаких признаков жизни. Другим, не менее странным, скорее даже подозрительным, на мой взгляд, обстоятельством является то, что ни агентством Ллойда, ни другими страховыми компаниями не было зарегистрировано кораблекрушение в то время, когда ребёнок очутился у наших берегов. Правда, в текущем столетии погибли две «Цинтии»: одна — в Индийском океане, 32 года тому назад, другая — возле Портсмута — 18 лет тому назад.
Отсюда следует заключить, что ребёнок не был жертвой кораблекрушения. Значит, его кто-то выбросил в море! Этим я объясняю, почему все мои публикации не получили отклика.
И вот теперь, когда я опросил всех владельцев пароходов, носящих название «Цинтия», когда я исчерпал все возможные средства расследования, я имею, как мне кажется, право заявить, что потеряна всякая надежда разыскать семью Эрика.
Теперь, дорогой Герсебом, перед нами (и, прежде всего, перед Вами!) встаёт вопрос: как сообщить об этом мальчику и как быть с ним дальше.
Будь я на Вашем месте, говорю это со всей откровенностью, я доверил бы ему отныне самому решать свою судьбу и дал бы ему возможность самостоятельно избрать свой дальнейший путь. Ведь мы условились с Вами, что именно так и поступим, если мои поиски окажутся безуспешными. Пришло время сдержать обещание. Мне хотелось бы, чтобы Вы сами все рассказали Эрику. Возвращаясь в Нороэ, он ещё не знает, что он Вам не родной сын, а также вернётся ли он в Стокгольм, или останется у Вас. Итак, слово за Вами.
Но только помните, что если Вы не решитесь сообщить ему правду, то, рано или поздно, наступит день, когда мальчик узнает её сам, и тогда он ещё больше будет огорчён. И не забудьте также, что Эрик обладает слишком незаурядными способностями, чтобы обречь его на жизнь вне науки и культуры. Он не заслуживал этого и два года тому назад. А теперь, когда он добился в Стокгольме таких блестящих успехов, это было бы просто несправедливо!
Итак, я возобновляю мои предложения. Я дам ему возможность закончить образование и получить в Упсальском университете степень доктора медицины. Он по-прежнему будет воспитываться как мой сын и получит все, чтобы достигнуть общественного положения и добиться материального благополучия. Обращаясь к Вам и милейшей приёмной матери Эрика, я не сомневаюсь, что вверяю его судьбу в хорошие руки. Никакие личные соображения — я убеждён в этом — не помешают Вам последовать моему совету. Прошу Вас также посчитаться и с мнением Маляриуса.
В ожидании ответа, господин Герсебом, крепко жму Вашу руку и прошу передать мои наилучшие пожелания Вашей уважаемой супруге и детям.
Р.В.Швариенкрона, д-р медицины».
Когда Герсебом кончил чтение, матушка Катрина, которая слушала его, не сдерживая слез, спросила мужа, как он теперь думает поступить.
— Ясно как — все рассказать мальчику, — ответил он.
— И я так считаю. С этим надо покончить, иначе у нас всё равно не будет покоя, — проговорила женщина сквозь слезы.
