Генри Мортон - От Рима до Милана. Прогулки по Северной Италии
Поселили Чосера, должно быть, в старом замке Висконти, который и сейчас стоит на том же месте и где Бернабо жил вместе со своим многочисленным законным и незаконным потомством. Английские послы обсуждали дела, как мне кажется, в большом зале, давно исчезнувшем, а жаль — ведь фрески для него писал сам Джотто. Могу представить, как Чосер, лежа в огромной итальянской кровати в комнате, облицованной камнем и увешанной гобеленами, прислушивается к доносящимся до него звукам миланского утра и думает о комнатке над Олдгейтом, восточное окно которой смотрит на поля бедного Уайтчепела, где хранятся его книги. Ничуть не сомневаюсь, что Чосер сиживал и в библиотеке, которую Бернабо собрал в замке. Возможно, поэт, как и любой другой турист, посетил дом возле базилики Святого Амвросия, тот самый, в котором несколько лет прожил Петрарка. «Италия Для Чосера была и тем, чем для современного американца является Европа, и тем, чем Америка является для современного европейца, — писал доктор Коултон.[22] — В Ломбардии и Тоскане он увидел намного больше, чем в Брюгге, — новые способы торговли и промышленности, более просторные деловые постройки, чем даже в родном его Лондоне. К тому же в Италии он нашел то, что так восхитило Рескина в первый его приезд в Кале: здесь „неразрывны связи между прошлым и настоящим…“». Если Чосер когда-либо и встречал Петрарку или Боккаччо, то произойти это должно было во время первого его посещения Флоренции — в 1372 году, потому что в следующий его визит обоих уже не было на свете.
Интересно представить себе Чосера, шагающего по улицам Флоренции за семьдесят лет до Лоренцо Медичи и Боттичелли. Должно быть, он беседовал с пожилыми флорентийцами, видевшими Джотто за работой над колокольней. «Большая часть того, что радует путешественника в современной Италии, существовала уже при Чосере, — писал доктор Коултон, — причем видел он и много того, чего нам никогда не увидеть… Бледные тени фресок, на которые смотрим мы с горьким чувством, были тогда во всей своей красе и свежести, а тысячи других давно исчезли». Когда он ходил по улицам Флоренции, воспетым Боккаччо, то видел те самые деревья на склонах Фьезоле, под которыми рассказывали свои истории любовники «Декамерона». Чосер был там в тридцатилетнем возрасте, и он не написал еще ни строчки из «Кентерберийских рассказов». А когда написал, то в «Рассказе монаха» упомянул о смерти Бернабо Висконти, случившейся в 1385 году, через семь лет после посещения поэтом Милана. «Это, — говорит мистер Когхилл в „Кентерберийских рассказах“, — самое последнее историческое событие, опубликованное в поэме». А вот и строчки Чосера о смерти Бернабо — по версии господина Когхилла:
Варнава Висконти, Милана славный государь,
Варнава Висконти, бог разгула без препон
И бич страны! Кончиною кровавой
Твой бег к вершине власти завершен.
Двойным сородичем (тебе ведь он
Был и племянником и зятем вместе)
В узилище ты тайно умерщвлен,
— Как и зачем, не знаю я по чести.[23]
Так описано самое коварное и драматическое событие в истории средневекового Милана, и многие англичане встречали непосредственных участников этой истории. Среди них был Джан Галеаццо, единственный сын Галеаццо II. Ему было пятнадцать лет, когда его сестра вышла замуж за Лионеля Кларенского. Подросток появился на свадебном пиру в великолепном платье. Под началом Джана Галеаццо была группа юношей, одетых в военные доспехи, изготовленные лучшими оружейниками Милана. Галеаццо был прилежным и застенчивым молодым человеком. Он производил впечатление книжного червя, для которого библиотека — самое лучшее место на свете. Когда его отец умер в 1378 году, а он сделался Галеаццо III, ему исполнилось двадцать пять лет. Его старый дядя — Бернабо, с которым он разделял управление государством, считал, что характер племянника недостаточно тверд. В течение семи лет Галеаццо был образцовым принцем. Доброта и человечность привлекли к нему в Павии бесчисленных друзей. В этом городе была резиденция принца, Бернабо же жил в Милане. Постарев, дядя сделался еще более раздражительным и властным. Однажды Галеаццо решил навестить усыпальницу Девы Марии в Варесе. Рассказывают, что по пути он хотел заехать в Милан, чтобы обнять любимого дядюшку. Бернабо выехал навстречу племяннику и улыбнулся: «Бедняга, какой же он трус: отправившись в короткое путешествие, он захватил с собой охрану из четырехсот солдат». Галеаццо что-то прошептал, охрана сомкнулась вокруг Бернабо Висконти и сопроводила его в Милан в качестве пленника. Дворец был разграблен, а члены большого семейства Бернабо убиты. Галеаццо провозгласили единственным правителем. Семь месяцев спустя старик Бернабо умер в тюрьме. Высказывалось предположение, что его отравили.
Змей Милана правил в течение семнадцати лет. Хотя сам он на поле боя никогда не появлялся, армия его повсюду одерживала победы. Он был успешен во всем, за исключением отцовства. Как я уже говорил, огромный собор в Милане — колоссальный памятник, отражавший его желание получить наследника. Это был тот самый Висконти, величайший правитель своего времени. Он подружился с Болингброком за много лет До того, как тот стал Генрихом IV, королем Англии.
Хотя Генрих был довольно слабым монархом, в бытность свою принцем он много путешествовал и любил приключения. По характеру он был чем-то вроде странствующего рыцаря, путешествовал по Англии и Европе, посещал турниры и рыцарские поединки. В1393 году, когда ему было двадцать шесть лет, он провел два охотничьих сезона с тевтонскими рыцарями, охотясь за несчастными литовцами, оказавшимися христианами. Когда «крестовый поход» был окончен, Генрих Болингброк, чей титул в то время был — граф Дерби, в сопровождении друзей и слуг направился домой через Вену и Венецию. Дож принял его, а Сенат дал разрешение нанять галеру, чтобы отправиться в Святую Землю. Вернувшись в Венецию, он и его компаньоны нарядились в новые шелковые и бархатные одежды и отправились выбирать жилье. О прибытии Генриха заранее сообщали два герольда. Они ехали впереди, чтобы выбрать дома и конюшни и прибить к ним геральдические щиты.
Прибыв в Милан, Генрих узнал, что Галеаццо готов признать свое с ним родство, вспомнив злополучный союз Лионеля и Виоланты, заключенный тридцать лет назад. Хотя Болингброку было немногим больше двадцати, а Галеаццо почти пятьдесят, они сделались друзьями. Опять появилась возможность заключить брак английского принца и девицы рода Висконти. Девушкой была пятнадцатилетняя Лючия. Она сказала, что влюбилась в Болингброка и ни за кого другого замуж не пойдет! Следует сказать побольше об этой односторонней любви. Лючия так и не вышла замуж за своего героя, но судьбою ей было назначено жить и умереть в Англии. Через четырнадцать лет, когда Болингброк стал королем Генрихом IV, он вспомнил о своей «добродетельной родственнице» и подыскал для нее английского мужа, красивого и галантного молодого Эдмунда Холланда, графа Кентского. Брачному союзу англичанина с Висконти опять не повезло: не прошло и года, как Лючия овдовела. Ее мужа убили в Бретани во время осады крепости. Она, однако, в Милан не вернулась, осталась в Англии и пережила и короля, которого любила, и его сына, Генриха V. Лючия умерла в 1427 году на земле, которую никогда бы не увидела, если бы принц не посетил Милан.
