Жюль Верн - Дети капитана Гранта
Вокруг вождя собрались наиболее видные воины его племени. Среди них был и тот маориец, чья пирога присоединилась к пироге Каи-Куму при впадении Похайвены в Вайкато. Это был мужчина лет сорока, мощного сложения, с суровым, свирепым лицом. Он носил имя Кара Тете, что на новозеландском языке значит «гневливый». По тонкости татуировки этого вождя было видно, что он занимает высокое положение в своем племени, и сам Каи-Куму выказывал ему известное почтение. Однако наблюдательный человек мог бы догадаться, что между этими двумя вождями существует соперничество. От внимания майора не ускользнуло, что влияние, которым пользовался Кара-Тете, возбуждало недобрые чувства в Каи-Куму. Оба они стояли во главе крупных племен, населявших берега Вайкато, и оба обладали одинаковой властью. И хотя губы Каи-Куму и улыбались, когда он говорил с своим сотоварищем, но глаза его выражали глубокую неприязнь.
Каи-Куму начал допрашивать Гленарвана.
— Ты англичанин? — спросил он.
— Да, — не колеблясь, ответил тот, понимая, что его национальность должна была облегчить обмен.
— А твои товарищи? — продолжал Каи-Куму.
— Товарищи мои такие же англичане, как и я. Мы путешественники, потерпевшие кораблекрушение. Прибавлю еще, если это может тебя интересовать, что никто из нас не принимал участия в войне.
— Не важно! — грубо ответил Кара-Тете. — Каждый англичанин — наш враг. Твои земляки захватили силой наш остров! Они присвоили себе наши поля! Они сожгли наши селения!
— И они были неправы, — проговорил серьезным тоном Гленарван. — Я говорю тебе это не потому, что я в твоей власти, а потому, что так думаю.
— Послушай, — продолжал Каи-Куму — Тогонга, верховный жрец нашего бога Нуи-Атуа, попал в руки твоих братьев — он пленник пакекас. Бог велит нам его выкупить. Я-то хотел бы вырвать у тебя сердце; хотелось бы, чтобы твоя голова и головы твоих товарищей вечно висели на столбах этой изгороди… но Нуи-Атуа изрек свое слово!
Говоря это, Каи-Куму, до сих пор владевший собой, дрожал от гнева, и лицо его приняло выражение крайней ярости. Через несколько минут он снова заговорил:
— Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять на тебя нашего Тогонга?
Гленарван не сразу решился ответить; он молча, со вниманием наблюдал за маорийским вождем.
— Не знаю, — проговорил он наконец.
— Отвечай, — продолжал Каи-Куму — стоит ли твоя жизнь жизни нашего Тогонга?
— Нет, — ответил Гленарван — у себя на родине я не вождь и не священнослужитель.
Паганель, пораженный этим ответом, с глубоким удивлением посмотрел на Гленарвана.
Каи-Куму, казалось, тоже был изумлен.
— Итак, ты сомневаешься? — спросил он.
— Не знаю, — повторил Гленарван.
— Твои, значит, не согласятся взять тебя в обмен на нашего Тогонга?
— На одного меня — нет, а на всех — быть может.
— У нас, маори, принято менять голову на голову.
— Так начни с того, что предложи обменять своего жреца на этих двух женщин, — предложил Гленарван, указывая на Элен и Мэри Грант.
Элен рванулась к мужу, но майор удержал ее.
— Эти две женщины, — продолжал Гленарван, почтительно склоняясь перед Элен и Мэри Грант, — занимают высокое положение в своей стране.
Вождь холодно посмотрел на своего пленника. Злая усмешха промелькнула на его губах, но он тут же подавил ее и ответил, еле сдерживаясь:
— Ты надеешься обмануть Каи-Куму своими лживыми словами, проклятый европеец? Так ты думаешь, что Каи-Куму не умеет читать в человеческих сердцах? — Вождь указал на Элен — Вот твоя жена!
— Нет, моя! — воскликнул Кара-Тете и, оттолкнув прочих пленников, положил свою руку, на плечо Элен.
Та побледнела от этого прикосновения.
— Эдуард! — крикнула она, обезумев от ужаса.
Гленарван молча протянул руку. Грянул выстрел. Кара-Тете мертвый повалился на землю.
При звуке выстрела множество туземцев высыпало из хижин и мгновенно заполонило всю площадь па. Сотни рук угрожающе протянулись к несчастным пленникам. Револьвер был вырван из рук Гленарвана. Каи-Куму бросил на него странный взгляд. Затем, прикрыв одной рукой убийцу, он поднял другую руку, сдерживая толпу, готовую ринуться на «проклятых пакекас».
Покрывая шум, громко прозвучал его голос:
— Табу! Табу!
Услышав эти слова, толпа дикарей разом остановилась перед Гленарваном и его товарищами, словно какая-то сверхъестественная сила остановила их.
Через несколько минут пленники были отведены в то же, служившее им тюрьмой, святилище. Но ни Роберта, ни Жака Паганеля с ними не было.
Глава XII
Погребение маорийского вождя
Каи-Куму, как это нередко случается в Новой Зеландии, был не только вождем своего племени, но и его ариком, то есть жрецом, и как таковой мог, пользуясь суеверием своих соплеменников, налагать табу.
Табу — в обычае у всех народов Полинезии, и когда оно налагается на какое-нибудь лицо или предмет, то этим отныне запрещается и всякое сношение с табуированным человеком и всякое пользование табуированным предметом. Религия маорийцев учит, что всякий поднявший святотатственную руку на то, на что наложено табу, будет наказан смертью разгневанным божеством. Причем если божество не сразу отомстит за нанесенную ему обиду, то жрец не преминет сделать это за него.
Вожди налагают табу из политических целей, но табу может быть обусловлено и событиями личной, повседневной жизни. На туземца налагается табу на несколько дней во многих случаях: когда он остриг себе волосы, когда над ним была произведена татуировка, когда он строит себе пирогу или возводит дом, когда он смертельно болен и, наконец, когда он скончался. Если туземцы вылавливают столько рыбы, что это грозит опустошить реку, или если те же туземцы начинают есть еще недоспелые сладкие пататы, что грозит опустошить плантации, то и на рыбу и на пататы накладывается оберегающее их табу. Пожелает ли вождь избавиться от назойливых гостей, он накладывает на свой дом табу. Заблагорассудится ли вождю монополизировать деловые сношения с каким-нибудь иноземным судном, он не замедлит наложить на него табу. Прибегает он к этому средству и по отношению к не сумевшему ему угодить европейскому купцу, которого он хочет лишить покупателей. Запрет вождя напоминает прежнее вето королей.
Если предмет табуирован, то никто не может безнаказанно прикоснуться к нему. Когда табу налагается на туземца, то в течение определенного времени он не может прикасаться к пище известного рода. Если это человек богатый, ему приходят на помощь его рабы: они вводят ему в рот те кушанья, к которым он не смеет прикоснуться руками. Если же это бедняк, то он принужден подбирать пищу ртом, превращаясь благодаря табу в животное.
