Жан Франсуа Лаперуз - Путешествие по всему миру на «Буссоли» и «Астролябии»
В пять часов вечера наши шлюпки вернулись на корабли, и мы узнали о произошедшей трагедии. В это время вокруг нас было около сотни пирог, в которых туземцы продавали свое продовольствие со спокойствием, свидетельствовавшим об их невиновности. Однако они были братьями, детьми и соотечественниками жестоких убийц, и я признаю, что мне потребовалась вся моя рассудительность, чтобы сдержать гнев, овладевший мной, и помешать команде убить их.
Солдаты уже заряжали пушки и мушкеты — я остановил эти приготовления, которые, впрочем, были вполне простительны. Я приказал сделать лишь один холостой выстрел из пушки, чтобы прогнать пироги. Маленькая лодка, пришедшая с берега, несомненно, сообщила им о том, что произошло, ибо не прошло и часа, как возле фрегатов не осталось ни одной пироги.
Когда прибыла наша шлюпка, на юте фрегата находился туземец, и я приказал заковать его в кандалы. На следующий день, приблизившись к острову, я позволил ему выпрыгнуть в море: спокойствие, с которым он оставался на корабле, не вызывало сомнений в его невиновности.
Моим первым побуждением было отправить еще один отряд на остров, чтобы отомстить за наших несчастных товарищей и забрать обломки баркасов. С этой целью я приблизился к берегу, чтобы найти якорную стоянку, однако лот показывал все то же дно из кораллов, при этом возле суши установилось сильное волнение и прибой с яростью разбивался на рифах. Кроме того, бухта, в которой произошла кровавая бойня, глубоко врезалась в остров, и едва ли было возможно подойти к ней на расстояние пушечного выстрела.
Мсье Бутен, который не вставал с постели по причине ранений, однако сохранял всю ясность мысли, также сообщил мне, что положение бухты таково, что если наши шлюпки, к несчастью, сядут на мель, а это вполне вероятно, то никто не вернется живым. Ибо деревья, растущие почти на самом берегу, предоставят туземцам укрытие от наших мушкетов, и французы во время высадки будут открыты граду камней, от которых очень трудно уклониться. Туземцы метают их с большой силой и точностью, производя почти такое же действие, как и наши пули, однако при том преимуществе, что камни следуют друг за другом намного быстрее. Мсье де Вожуа был того же мнения.
Тем не менее я не желал согласиться с ними, пока не убедился в невозможности встать на якорь на расстоянии пушечного выстрела от деревни. Я провел два часа, лавируя возле входа в бухту. Я увидел обломки наших баркасов на прибрежном песке и огромное количество туземцев вокруг них.
Что, без сомнения, покажется невероятным — в это время пять или шесть пирог отошли от берега со свиньями, голубями и кокосами, чтобы предложить нам обмен. Каждый миг я был вынужден сдерживать свой гнев, чтобы не приказать отправить их на дно. Эти туземцы, не зная, что у нас есть оружие, поражающее с большего расстояния, чем мушкеты, без страха оставались в пятидесяти туазах от наших фрегатов и предлагали нам свое продовольствие с видом величайшего спокойствия. Мы не показывали им жестами, чтобы они подошли ближе, и они провели целый час в ожидании после полудня 12 декабря.
За предложением продовольствия последовали насмешки, и я тотчас же увидел, что от берега отошло еще несколько пирог и направилось к ним. Поскольку они не подозревали о дальности стрельбы наших пушек и все указывало на то, что вскоре я буду вынужден отойти от своих принципов умеренности, я приказал произвести один пушечный выстрел между этими пирогами. Мой приказ был исполнен с величайшей точностью. Вода, поднятая ядром, захлестнула пироги, и они тут же поспешили к берегу. Те, которые недавно отошли от острова, присоединились к их бегству.
Я едва смог оторвать себя от этого рокового места и оставить позади тела наших убитых товарищей. Я потерял старого друга, человека большого ума и величайших познаний и одного из лучших офицеров французского флота. Причиной его смерти стала его человечность. Если бы он позволил себе выстрелить в первых туземцев, вошедших в воду, чтобы окружить баркасы, он предотвратил бы собственную смерть, гибель мсье де Ламанона и еще десяти жертв варварской жестокости.
Сверх того, двадцать человек были серьезно ранены, и это происшествие в один миг лишило нас службы тридцати двух человек и двух баркасов — наших единственных достаточно больших шлюпок, способных вместить необходимое количество вооруженных людей, чтобы предпринять высадку. Эти соображения определили мое дальнейшее поведение. Малейшие новые потери вынудили бы меня сжечь один из фрегатов, чтобы укомплектовать второй. По правде говоря, у меня на борту был еще один, разобранный баркас, однако я мог собрать его лишь на берегу.
Если бы мой гнев могло утолить убийство нескольких туземцев, у меня была возможность потопить, сжечь и уничтожить сотню их пирог, в которых находилось свыше пятисот человек. Однако я боялся наказать невиновных: голос моей совести спас их жизни.
Те, кому случившееся с нами несчастье напомнило трагедию капитана Кука, не должны забывать, что его корабли стояли на якоре в бухте Каракакуа и их пушки позволяли англичанам чувствовать себя хозяевами на берегу. Они могли заставить туземцев повиноваться, угрожая им уничтожением пирог, которые оставались возле берега, а также поселений, расположенных на нем.
Мы же, наоборот, находились в открытом море и дальше пушечного выстрела, вынужденные держаться вдали от берега из опасения попасть в штиль возле него. Сильная волна постоянно сносила нас в сторону рифов, у которых мы, разумеется, могли бы встать на якорь на железных цепях, однако мы все равно находились бы дальше расстояния пушечного выстрела от деревни туземцев. Наконец, качка была настолько сильна, что это могло бы привести к обрыву якорного каната в клюзе[214], что подвергло бы фрегаты величайшей опасности.
Прежде чем покинуть этот роковой остров, я исчерпал мысленно все возможные в нашем положении действия. Я пришел к заключению, что постановка на якорь неосуществима, а вылазка на остров без поддержки с фрегатов слишком безрассудна, и даже ее успех оказался бы бесполезен, поскольку было ясно, что у туземцев не остается ни одного из наших живых товарищей, а наши баркасы, которые мы могли заменить, разбиты и сидят на мели.
Вследствие этого 14 декабря я взял курс на третий остров, который различал на вест-тень-норде и который мсье де Бугенвиль по причине плохой погоды смог увидеть лишь с топов мачт. Этот остров отделен от Маоуны проливом шириной девять лье.
Туземцы сообщили нам названия десяти островов, образующих их архипелаг, и приблизительно начертили их взаимное положение на листе бумаги. Хотя и нельзя слишком доверять их карте, представляется вероятным, что народы этих различных островов образуют своего рода конфедерацию и имеют частые сношения между собой.
