Владимир Обручев - Плутония. Земля Санникова
Но плакала Аннуир не из-за этого выговора, справедливость которого она прекрасно поняла, а из-за предстоящего в близком будущем бегства чужеземцев. Она все еще колебалась, как ей поступить в этом случае: племенная связь была еще сильна, а мысль о чужой стране страшна.
— Теперь она хорошенько обдумает этот вопрос, — закончил он, — свыкнется с мыслью и пойдет с нами. Она меня очень любит, и я ее тоже, и расстаться с ней было бы мне очень тяжело.
— А Горохов, того и гляди, сам останется здесь! — прибавил Горюнов. — Ему эта сытая и спокойная жизнь очень нравится.
— Ну, если события будут развиваться дальше так, как я предполагаю, то о спокойной жизни на этой земле говорить не придется, — сказал Ордин.
— Что же вы предполагаете?
— Знаете, где мы были с Аннуир? Мы дошли до следующей поляны, где находится одно из пузырящихся озер с периодом в полчаса. Мы просидели возле него больше часа и не видели ни разу поднятия пузыря и выхода пара.
— Вот оно что!
— Сопоставляя это с исчезновением священного озера и с многочисленными трещинами в почве нетрудно сделать вывод, что землетрясение сильно нарушило подземный режим этой котловины. И мне становится жутко…
— Как онкилонам! — прервал его Костяков со смехом. — Если одно озеро вытекло, а другое перестало пузыриться, то нам от этого ни тепло, ни холодно. Все прочее ведь осталось.
— Подождите смеяться. Нам может сделаться очень холодно, — продолжал Ордин серьезно. — Чем обусловлен чудесный теплый климат этой котловины среди полярных льдов? Исключительно подземным жаром выделяющимся еще из недр погасшего вулкана. Без этого тепла котловина была бы погребена доверху под массами льдов из постепенно накопившихся снегов.
— А-а-а! — протянул Костяков, и лицо его стало серьезным.
— Да! И землетрясение, нарушив подземный режим, то есть замкнув трещины, выводящие тепло из недр, может обусловить в ближайшем же будущем резкое изменение климата котловины…
— И гибель всех животных, растений и людей! — прервал его Горюнов.
— Да, гибель всего живого уже в течение предстоящей зимы. Мы знаем, какая мягкая была здесь зима, позволявшая животным добывать корм из-под снега.
— Но ведь главный жар дает северная часть котловины, а не пузырящиеся озера. Там, может быть, все осталось по-старому?
— Сомневаюсь. Первое землетрясение мы испытали именно там. Возможно, что еще не все трещины, выводившие кипящую воду и пар, закрылись. В таком случае изменение климата будет не такое резкое. Но кто поручится, что следующее землетрясение не докончит эту работу?
— Знаете, нам необходимо еще раз посетить долину Тысячи Дымов и выяснить, что там произошло.
— Да, это было бы полезно. Но я боюсь, что Амнундак не пустит нас.
— Почему же?
— Потому что первое землетрясение случилось как раз, когда мы были там. При суеверии онкилонов…
— Понимаю. Ну, пойдем тайком — все равно дружба у нас испорчена, хуже не будет.
— Но без конвоя страшновато. Можем встретиться с вампу, — заявил Костяков.
— Они убегут от первого выстрела, а от засады и ночью нас уберегут собаки. Если идти налегке, можно обернуться в два дня и ночевать у последней воды. Очень далеко забираться в долину Тысячи Дымов и не придется — сразу будет видно, продолжается ли выделение паров и кипящей воды.
— Правильно! — решил Горюнов. — Завтра же в путь да пораньше.
Горохова опять оставим здесь и женщин, конечно, также.
— Нет, Аннуир я хотел бы взять с собой.
— Зачем это? Она стеснит нашу свободу.
— Нисколько, ходок она прекрасный. И, кроме того, если мы пойдем одни, это возбудит подозрение онкилонов, через стойбища которых придется идти. Аннуир будет играть роль конвоя.
— Баба в качестве конвоя при трех мужчинах! — рассмеялся Костяков.
— Ну, проводника, соглядатая онкилонов — как хотите. На тех стойбищах еще не знают, что у нас отношения с Амнундаком испортились. Кроме того, она хорошо знает дорогу к последнему стойбищу, откуда она родом, и действительно будет проводником, сбережет нам время.
— Вы опять правы! Значит, решено: завтра чуть свет в путь! И велите Аннуир потихоньку приготовить нам провизии на дорогу.
— А Горохову ни слова! Приготовим сейчас наши котомки и ружья, пока никого нет.
Едва путешественники успели сделать это, как в землянку вбежала запыхавшаяся Аннуир.
— Никита много говорил Амнундаку и воинам — сказала она торопливо, — говорил, что земля больше не будет трястись и лопаться и что священное озеро вернется назад и что все будет опять хорошо. Онкилоны сердятся, зачем белые люди делают это. “Мы им всё дали: и жилища, и пищу, и молодых жен, а они не хотят сделать нам доброе”. А женщины кричат: “Отнимите у них громы и молнии, и пусть они идут туда, откуда пришли. Без них мы жили спокойно”. И Никита опять им начал говорить, а они твердят свое. Амнундак решил — вот придет шаман, помолится; как скажет — так и сделаем.
— Никита неосторожно наобещал им то, что может и не случиться, — сказал Горюнов.
— И в конце концов дело решит шаман независимо от этих обещаний Никиты, — прибавил Костяков.
— Я думаю, что шаман тоже прислушивается к “гласу народа”, — заметил Ордин. — Это хитрый старик. Вспомните, когда он волхвовал в день нашего прихода, он заявил от имени духов, что бедствия, может быть, не начнутся, пока белые люди остаются у онкилонов. Он оставил себе лазейку и оказался прав.
Вошел Горохов и сказал:
— Я их немного успокоил, а сначала они очень сердились, а хуже всего бабы: “Гоните их, нас то есть, в шею! — кричат. — Мы им и жилище, и пищу, и посуду всякую дали, и лучших девушек своих не пожалели, а они вот что нам делают!”. И голосят и голосят!.. Насилу их Амнундак шаманом успокоил: придет, мол, и рассудит, как быть с ними. Сейчас пришел шаман, и мне велели уйти.
— А мы надеялись, что будем присутствовать при молении, — сказал Горюнов.
— Никак нельзя, — ответил Горохов. — Шаман, как подошел, увидел меня и сказал Амнундаку, чтобы белых людей на молении не было.
— Значит, будет суд в отсутствие подсудимых! — усмехнулся Костяков. — А женщины могут пойти?
— Они уже все там. От них и узнаем прежде всего, что скажет шаман.
Горохов, очевидно, не заметил Аннуир, когда вошел в землянку, а она за его спиной тихонько шмыгнула за дверь, как только услышала, что пришел шаман, а ему велели уйти.
— А знаете ли, какой холод на дворе? — прибавил Горохов, присаживаясь к огню и протягивая к нему руки. — Я совсем околел, пока там разговаривал. Густой туман, и холодный, словно у нас в Казачьем. Ордин многозначительно переглянулся с Горюновым, и оба вышли на воздух.
