Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
Интересны были в ходе этих поездок и продолжительные разговоры с Полянским, во время которых затрагивались не столько японские темы, сколько всевозможные эпизоды недавнего прошлого посла - эпизоды тех времен, когда он был одним из приближенных сначала Хрущева, а затем Брежнева. Сегодня различные подробности из повседневной жизни кремлевских руководителей хрущевских и брежневских времен навряд ли кого-либо интересуют: за минувшие годы ельцинского правления вышли в свет сотни книг и журнальных статей на подобные темы. А тогда, в конце 70-х годов, для нас - я имею в виду себя и Виктора Денисова, не имевших доступа в пределы Кремля и не общавшихся ранее с людьми, чьи портреты вывешивались в праздничные дни на улицах Москвы и других городов страны,- каждый рассказ об их заоблачной личной жизни был крайне интересен и давал нам с Виктором обильную пищу для последующего обмена мнениями.
И с этой точки зрения Дмитрий Степанович Полянский стал для нас драгоценной находкой. Это был простецкий, добродушный и очень говорливый человек, любивший сам привлекать к себе слушателей и готовый часами рассказывать им обо всем, что случалось с ним ранее. Из разговоров с ним стало вскоре ясно, что, находясь в Японии вдали от Москвы, он все еще жил воспоминаниями и мыслями о своем недавнем прошлом, когда он повседневно общался с другими членами Политбюро, а зачастую и с самими Хрущевым и Брежневым. Пробыв более десяти лет в заоблачных высотах кремлевского мира среди таких же, как и он, "вождей", а затем в одночасье плюхнувшись с этих высот в среду простых смертных, Полянский некоторое время не имел ясного представления о том, что было известно лишь ему - недавнему небожителю, и что было неведомо людям из той среды, в которой он оказался.
В ходе продолжительных бесед в поездах и автобусах Дмитрий Степанович рассказывал нам, например, о материальных "проблемах" членов Политбюро. Из его информации явствовало, что при наличии таких даровых материальных благ как большая квартира, государственная дача, персональная машина и бесплатные услуги шофера, домработницы и врача, жалованье членов Политбюро, выплачивавшееся живыми деньгами, было не так-то уж велико - 800 рублей (в четыре-пять раз больше средней зарплаты по стране). А суммой этой ему и супруге приходилось постоянно делиться с многочисленной родней (с взрослыми детьми, матерью, братьями и другими родственниками), проживавшей на Полтавщине и в других районах страны и ждавшей от него как от "богача" материальной помощи. Такие же "проблемы" с многочисленной родней испытывали, по словам Полянского, и другие члены Политбюро, и отсюда проистекало их стремление "подзаработать" где-то дополнительные суммы. Но где и как? И он давал нам ответ на эти вопросы: законным способом дополнительных заработков являлись, оказывается, для членов Политбюро гонорары от издания их книг и статей в журналах, причем такие заработки могли быть весьма высокими в случаях, если их книги издавали большими тиражами или параллельно разными издательствами. Но заказы на книги приходили от издательств чаще всего не "рядовым" членам Политбюро, а первым лицам - Хрущеву и Брежневу, что, как выяснилось, удручало "рядовых", так как не только у первых лиц, но и у них было достаточно личных референтов, способных готовить черновые варианты подобных книг и статей.
Сетовали нередко и сам Полянский и его супруга Галина Даниловна, женщина исключительно скромная и тактичная в своих отношениях с окружающими ее людьми, на отсутствие у них собственной дачи. Как выяснилось из бесед с ними, ни ответственным работникам аппарата ЦК КПСС, ни членам ЦК, ни тем более членам Политбюро не положено было в те времена иметь собственные дачи, поскольку в их постоянном пользовании находились дачи государственные. И это Галину Даниловну сильно огорчало. "Подумайте,говорила она,- вот уходит Дмитрий Степанович на пенсию - и что же? С государственной дачи ему придется съезжать, а своей у него нет и не будет, так как его пенсии для такой покупки не хватит. Поэтому я вам (т.е. мне и Денисову) завидую - ваши дачи личные и ими вы сможете пользоваться при всех обстоятельствах".
А сколько интересных фактов ронял Полянский в своих воспоминаниях о встречах и совместном времяпрепровождении с Хрущевым и Брежневым! Сколько неизвестных простым смертным эпизодов из жизни названных "вождей" всплывало невзначай в его памяти. Причем он упоминал о них без всякого злого умысла, хотя от некоторых из этих эпизодов попахивало криминалом. Я не знал, например, что Брежнев, большой любитель скоростной езды на машинах высокого класса, однажды на трассе, ведущей из Москвы в правительственное охотничье хозяйство (кажется, Завидово), развив запредельную скорость, сбил на одном из перекрестков какого-то деревенского парня-мотоциклиста и, естественно, не понес никакого наказания, так как его охрана тотчас же взвалила всю вину за столкновение на погибшего...
Конечно, в первые месяцы после своего неожиданного прибытия в Японию Полянский плохо ориентировался в неизвестной ему дипломатической кухне. Но со временем его природная смекалка в сочетании с искренним желанием разобраться в вопросах, касавшихся японской экономики, политики и культуры, позволила ему войти в курс дел, и я думаю, что в конечном счете из него получился вполне дееспособный посол, выгодно отличавшийся, во всяком случае, от многих из тех советских послов брежневской эпохи, которые пришли в дипломатию из среды партийных функционеров.
Со второй половины 70-х годов все чаще стали приезжать в Японию индивидуально и в составе делегаций мои коллеги-востоковеды. В 1976 году по приглашению директора Дома международных связей Мацумото Сигэхару прибыл в Японию директор Института востоковедения АН СССР Бободжан Гафурович Гафуров. Естественно, что я счел своей моральной обязанностью оказать ему в Японии максимум содействия. В ряде случаев я присутствовал на встречах Гафурова с японскими учеными-востоковедами. Его пребывание в Японии способствовало, несомненно, упрочению среди японских специалистов в области истории народов Азии, и прежде всего народов Центральной Азии, интереса к трудам Института востоковедения АН СССР, как и желания японских ученых наладить контакты со своими московскими коллегами. К сожалению, в дни своего пребывания в Японии Б. Г. Гафуров довольно часто ощущал недомогание - видимо уже тогда давала знать о себе та неизлечимая болезнь, которая привела летом 1977 года к его кончине.
Приезжал в те годы в Японию и мой друг и коллега по работе в Институте востоковедения Георгий Федорович Ким. Во время своего первого приезда в Токио Ким был, как и Гафуров, гостем Дома международной культуры. В те дни мы зачастую проводили с ним вместе воскресные дни и свободные вечера. Часто встречался Ким со своими единоплеменниками-корейцами, постоянно проживавшими в Японии, и это было полезно, так как две крупные организации японских корейцев - одна, контактировавшая с Пхеньяном, а другая - с Сеулом - обладали немалым влиянием на ход событий во внутриполитическом мире Японии.
