Генри Мортон - Шотландия: Путешествия по Британии
Как бы то ни было, а я буду настаивать на варианте произношения «гофф», пока кто-нибудь из «гофферов» не убедит меня в противном.
9Стерлинг видится мне наилучшей отправной точкой для знакомства с одной из самых интересных областей Шотландии. Имена наиболее ярких персонажей шотландской истории — Брюса, Уоллеса, Марии Стюарт — связаны с этой местностью: неподалеку находится Бэннокберн, сразу за чертой города располагается знаменитый мост Стерлинга, да и озеро Ментейт недалеко. Путь в несколько миль на восток приведет вас к древней столице Данфермлин, а то же расстояние на западе отделяет Стерлинг от Троссахса. К этому перечню следует добавить замок Стерлинг, который, наряду с Эдинбургским, является самым романтичным и прекрасным замком Шотландии.
Рано утром я оправился к мемориалу Уоллеса. День выдался как раз подходящий: ветреный, прохладный, с высоко плывущими по небу облаками. Мемориал представляет собой величественную башню (живо напомнившую мне замок на Рейне), которая стоит на самой вершине вулканической скалы Эбби-Крэйг. Она построена примерно шестьдесят лет назад в память о национальном герое Шотландии — Уильяме Уоллесе.
Заплатив три пенса за вход, я отважно вступил на каменную винтовую лестницу, которая уводила ввысь. Чем выше я поднимался, тем холоднее становился ветер, задувавший в узкие викторианские бойницы. Приблизительно на полпути располагался «Зал героев», в котором выставлены мраморные статуи шестнадцати наиболее известных шотландцев. С героями ссориться небезопасно, однако порой трудно противиться искушению. Список, естественно, возглавляет Вальтер Скотт. За ним следуют: Джеймс Уотт, Аллан Рамсей, Роберт Таннахилл, Адам Смит, сэр Дэвид Брюстер, Хью Миллер, Карлейль, Уильям Мердок, Джон Нокс, Дэвид Ливингстон, Роберт Бернс, Томас Чалмерс, Джордж Бьюкенен, Брюс и — Уильям Гладстон!
При всем моем уважении к устроителям выставки никак не могу согласиться с подобным списком. Иерархия героев, как и все на этом свете, требует периодического переосмысления. То, что казалось справедливым в девятнадцатом столетии, безнадежно устарело в наши дни. Помнится, я от кого-то слышал, что Стерлинг очень хотел бы привлечь к себе внимание. Так вот, мне кажется, что лучшей рекламой для города стало бы проведение всенародного референдума на предмет реорганизации «Зала героев».
В маленьком путеводителе после списка героев шла многообещающая фраза: «Наиболее интересной частью экспозиции является рака, в которой хранится подлинный меч Уильяма Уоллеса».
Не знаю, право, сколько всего мечей было у прославленного героя, но если хотя бы половина из тех экспонатов, что выставляются по всей Шотландии, истинна, то, думаю, перед беднягой Уоллесом вставал нелегкий выбор всякий раз, когда он собирался зарубить какого-нибудь англичанина. Относительно здешнего меча сомнений вроде бы не возникало — это действительно меч из Дамбартона. Всем известна история гибели Уильяма Уоллеса: он стал жертвой предательства. В 1305 году он был схвачен англичанами и предан жестокой казни. Согласно легенде, когда враги ворвались в маленький амбар на окраине Робройстона и схватили спящего Уоллеса, рядом с ним лежал этот самый меч.
Осмотрев «Зал героев», я двинулся дальше по винтовой лестнице. Вот, наконец, и вершина башни. Отсюда, с продуваемой всеми ветрами площадки, открывался потрясающий вид — один из самых великолепных, какие мне доводилось наблюдать.
Внизу лежал окутанный голубым туманом Стерлинг, вокруг которого змеей изогнулась линия фортов. А на северо-западе непреодолимым барьером громоздилась гряда Грампианских гор. Моему взору предстали Бен-Ломонд, Бен-Венью, Бен-Леди, Бен-Мор и далеко на востоке сияющий на солнце, великолепный и зловещий Бен-Ворлих.
В поле моего зрения оказались пять знаменитых полей сражений: Бэннокберн и неподалеку от него Сочиберн; лежащий за грядой Пентлендс-Фалкерк; Шерифмур, расположившийся на возвышенности рядом с Черным холмом, и, естественно, прямо подо мной мост на окраине Стерлинга, где произошла решающая битва Уоллеса с англичанами. Шотландцы устроили засаду примерно в том месте, где сейчас стоит «Мемориал», и обрушились на врагов, разбив наголову и глупого Суррея, и еще более глупого толстяка Крессингема.
В Великобритании, возможно, нет другого такого места, которое хранило бы столько исторических воспоминаний.
Постояв на вершине башни, я вернулся на узкую винтовую лестницу, вновь миновал «Зал героев» и, преодолев неудобную каменную трубу, очутился перед старичком, торговавшим входными билетами.
— А вы-то сами верите, что там, наверху, лежит подлинный меч Уильяма Уоллеса? — спросил я у него.
— Надо быть полным дураком, чтобы не верить, — ответил он и презрительно отвернулся.
Ну что тут скажешь? Шотландцы славятся своим умением уничтожить собеседника одной фразой.
Правда, позже мы разговорились и даже подружились. Я узнал, что старик родом из Файфа, что сейчас ему семьдесят три года, а пятьдесят лет назад он служил в лондонской полиции. Он как раз дежурил в Тауэре во время «динамитной субботы», в памятный день 1885 года, когда там прогремели взрывы.
С тех пор прошло уже полстолетия. Старик больше не возвращался в Лондон и, насколько я понял, не имел к тому ни малейшего желания.
— Я слышал, построили новый мост через Темзу, недалеко от Тауэра, — сказал он. — В те времена там тоже был какой-то мост — вроде Лондонский. Но, говорят, этот новый может пропускать корабли.
— Да, Тауэрский мост.
— Точно, точно.
Мы потолковали о двухколесных экипажах, омнибусах на конном ходу, лондонских официантках, шелковых цилиндрах и королеве Виктории. После этого я оставил стража башни наедине с его воспоминаниями и иллюзиями, а сам спустился в ветреную долину. Туда, где притаился Стерлингский утес, напоминавший изготовившегося к прыжку льва.
10В воздухе ощущалось жаркое и сырое дыхание осени, и пение малиновки напоминало предсмертную песню. Иногда она замолкала — на самой верхней, отчаянной ноте, — и тогда в наступившей вязкой тишине было слышно, как падает лист с дерева. Вид этого красного кружащегося листа завораживал, отчего-то казался важным и значительным событием.
Сквозь темно-коричневые деревья и заросли пожухлого папоротника-орляка просматривалась полоска воды — серой, как грудь голубки. Она смахивала на дымчатую поверхность старого, помутневшего от времени зеркала. Притихшее, одинокое, оно, казалось, было не от мира сего. Внезапно с поверхности озера взмыла утка и, оставив за собой серебряный след, растворилась вдали. Передо мной лежало озеро Ментейт.