Александр Лебеденко - На Полюс по Воздуху
Нобиле думает, что «Норвегию» спасла ее конструкция. «Шенандоа» — твердый, металлический дирижабль. Он сломался в воздухе, как жестяная игрушка.
А «Норвегия» принадлежала к системе полужестких дирижаблей. Все ее части соединены шарнирами, и она может гнуться без опасности поломки.
Весьма вероятно, что это объяснение справедливо, и тогда, значит, система Нобиле доказала свою разумность. Позже, пролетая великую полярную область, «Норвегия» выдержала еще одну не менее страшную метель, но и из нее вышла с честью.
Над лесами Карелии
Нам нужно было лететь от берегов Ладожского озера по направлению к Мурманской железной дороге, к рельсовому пути, который мчится прямо на север и показывает воздушному кораблю дорогу. Днем серая змея рельс хорошо видна на фоне полей и лесов, ночью белыми светляками зажгутся электрические фонари станций и полустанков.
Тяжело дался нам этот кусок земли между Ладогой и Онежским озером. Нечего было и мечтать о прямом полете. Рули все время скрипели, борясь с бурей, и мы то отходили в сторону, то опять возвращались на нужный путь, выписывая в воздухе сложную кривую линию. Только через четыре часа после начала шторма ветер улегся, мы пошли вперед гораздо спокойнее и ровнее. В сущности, ветер не совсем утих. Все время до самого Мурманска дул резкий встречный северный ветер. Несмотря на то, что мы шли полным ходом на всех трех моторах, мы делали не больше семидесяти километров в час.
Вот справа пестрым пятном мелькнули крыши Петрозаводска. Спеша выбраться к железной дороге, мы прошли довольно далеко от столицы Карелии. Наступал вечер. Солнце зашло. До берегов Белого моря мы долетели уже настоящей белой ночью.
Десятки часов летели мы над громадной страной, над дикой окраиной нашего Союза. Внизу панорама: лес, поля, белые пятна замерзших озер. Казалось, здесь нет совсем человека. Крошечные станции да редко-редко бедные деревушки в несколько дворов тонут в море дикого леса.
Мы, русские, привыкли к таким картинам, нас не удивишь ни лесом, раскинувшимся на сотни верст, ни огромными озерами, ни безлюдными окраинами.
Но иностранцев эта картина поражала.
До сих пор они летели над Западной Европой. У их ног все время расстилалась цивилизованная земля — города, возделанные земли, сети дорог, судоходные реки. Несколько сотен километров — и картина менялась, начиналась новая страна, новый тип городов и построек, веселая великолепная воздушная панорама.
Оживленно беседовали о чем-то маленькие черные итальянцы. Я подошел к их группе, и Томазелли — журналист, говоривший по-французски, заявил мне:
— Мы все восхищены этим богатством!
Признаюсь, я был удивлен этим восклицанием: бедная суровая природа, захолустье — какое же тут богатство? Я спросил Томазелли:
— Где же вы находите здесь богатство?
— Помилуйте, тысячу верст летим. Ведь это больше Италии! И все лес, прекрасный строевой старый лес.
И сколько здесь, вероятно, зверей, медведей, волков, лисиц!
— Да, это правда, я и забыл об этом.
Гигантские леса Карелии могли бы облагодетельствовать добрую половину безлесной Европы. На Западе эти самые крепкие сосны ценились бы на вес золота.
У нас завязался оживленный разговор с Томазелли и Нобиле. Я рассказывал им о Карелии, о Мурманском крае, об их природных богатствах, об их будущем и о наших мечтах оживить и обогатить этот край.
Ларсен то и дело подзывал меня к карте и просил написать латинским шрифтом мудреные финские и русские названия населенных мест.
Мальмгрен успокоился и продолжал вычерчивать карты погоды, которые, по-видимому, теперь уже приносили ему утешительные вести.
Морозной ночью
Вечером мы закусили бутербродами, норвежским шоколадом, выпили по чашке горячего кофе из термоса; кресла перестали пустовать — попеременно, часа по два, в них спали члены экспедиции, укутавшись с ног до головы в толстое белое одеяло.
Это была дьявольски холодная ночь! Мы неслись в морозном воздухе на огромной высоте. Встречный ветер врывался в дирижабль сквозь отверстия, проникая сквозь тонкий холст, и никакие шубы, никакие одеяла не могли спасти нас от пронизывающего холода. Двигаться было негде, и мы дрожали всю ночь, приютившись в полусидячем, полустоячем положении.
Изобретательность наша в поисках мест для отдыха не знала пределов. Мы ложились прямо на дороге, не смущаясь тем, что через нас бегали механики со всякими приборами и сосудами. Томазелли улегся, положив одеяло на три тонкие металлические перекладины на пол-аршина одна от другой. Перекладины эти врезывались в плечи и в ноги, под ними ничего не было, кроме холста, а под холстом — верста пустого пространства, но мы нашли, что это самое удобное место для спанья, и назвали это шутя слипинг-кар (спальный вагон).
Однако не думаю, чтобы кому-нибудь удалось заснуть на корабле в эту холодную до жути ночь. Даже спавшие в креслах все время ворочались под одеялами, и этот двухчасовой «отдых» был просто обманом или одним из видов времяпрепровождения.
Вадзе
Ранним утром «Норвегия» приблизилась к берегам великого Северного океана.
Рельсовый путь разбежался серыми змеями в разные стороны, уперся в низкие строения, в склады и бараки, подошел к морю, к деревянным набережным.
Маленький Мурманск недолго лежал у наших ног, недолго занимал наше внимание. Перед нами расстилалась бесконечная пустыня Северного Ледовитого океана, над которым впервые в истории человечества должны были полететь люди на воздушном корабле.
Я смотрел вниз на черные волны, пустынные и угрюмые, и думал, удастся ли нам победить тысячеверстное пространство сердитого моря, самый опасный участок всего полета «Норвегии». Еще пятнадцать-двадцать минут — и мы пересекаем по воздуху Варангер-фиорд. Под нами уже норвежская земля, и глаза ищут город Вадзе, где решено провести несколько часов, чтобы осмотреть дирижабль перед решительным перелетом через океан.
Высокие скалистые берега кое-где еще покрыты снегом. Маленькие острова лежат на фиорде. Еще пять минут — и все мы видим впереди нашу пристань, веселенький пестрый городок, а у городка — островок, а на островке — высокую красную мачту. Эта мачта построена специально для «Норвегии». Она родная сестра мачтам, поставленным у Осло и на Шпицбергене.
Нобиле направляет нос дирижабля книзу. Широким кругом идем мы вокруг островка и мачты. Это очень сложное дело — хорошо причалить к мачте. Ветер может подхватить корабль и бросить его на железные устои мачты. В Пульгэме (в Англии) «Норвегии» пришлось потратить пять часов на то, чтобы благополучно закрепиться у мачты.
