Юлия Власова - Упавшие как-то раз
— Ишь, сколько прыти! Куда без меня намылилась? Заблудиться не боишься? — догнав меня, с одышкой спросил Арчи.
— Здесь мне памятны каждый кустик и каждая кочка — попробуй, заблудись! — безрадостно отвечала я.
Зябко было в пальто, налетал холодный, порывистый ветер, сыпалась долу листва. Думала, закоченею.
— Кажется, и я начинаю припоминать, — сказал мой спутник. — Вон из-за той ширмы (теперь за ней уж и не спрячешься) я за вами наблюдал. А потом давай раскланиваться. Ну, сущий клоун!
— А вон за теми деревьями должна стоять гондола. Да, именно там. Мы ее сухими ветками замаскировали.
— Не больно-то качественная маскировка, — поцокал языком Арчи. — Любой бродяга счел бы твою «колыбельку» подарком небес и утащил бы ее к своей старой берлоге.
Он обежал купу означенных деревец, явился, запыхавшись, и состроил скорбную гримасу.
— Да, так и есть. Не видать вам воздухолета, как собственных ушей. Сгинуть-то он не сгинул, но вот на благо кому-то послужил, и свидетельством тому обширный участок примятой травы.
— Придется заново плести, — расстроилась я.
— Никуда не денешься, — согласился Арчи. — Лозы для тебя достанем, с этим никаких проблем. Но вот что касается ткани, из которой шьется летающий пузырь, или как там его…
— Купол.
— Ага, купол. В общем, сложновато будет ее раздобыть. Единственно, подсказку могут дать братья Маден, то бишь Риваль и Ранэль, с которыми мне так и не удалось встретиться. Ох уж эта Эсфирь со своей мнительностью! — Он топнул ногой. — Но мы что-нибудь придумаем. По крайней мере, на праздничном балу они будут непременно.
На обратном пути мы немного задержались в парке, где Арчи увидал Доходягу-птичника. Сим незамысловатым прозвищем любитель пернатой живности был обязан своей кривой клюке, трясущимся из-за старческой немочи рукам да, по мнению некоторых, потешной шепелявостью ввиду недостатка практически всех зубов. Ничего забавного я в этом изъяне не находила.
— Добрый день, добрый день, — снял шляпу Арчи. — Как поживает ваша сладкоголосая компания?
— Весьма недур-рно поживаем, — ответил за Доходягу внушительных размеров попугай, восседавший у него на плече. У ног старика, в выцветшей траве, прыгали и порхали разномастные пташки.
— Рад видеть вас в благостном настроении, — прошамкал птичник. — Давненько вы в хижину мою не захаживали. Гляжу, у вас наконец появилась подруга? — Он расплылся в щербатой улыбке и то ли подмигнул мне, то ли просто глаз у него задергался. — Вечно вы один да один. Не пристало молодым людям коротать досуг в одиночестве.
— Не подруга, а гостья. Временная гостья, — смущенно поправил Арчи. — Но давайте лучше о вас. Не попадались ли вам еще говорящие птицы? Кроме попугая да смышленой канарейки?
Я раскрыла было рот, чтобы спросить, о чем вообще речь, что за птицы такие диковинные, но Доходяга меня опередил.
— Мельчают, мельчают братья наши меньшие, — протянул он, с кряхтением опершись на клюку. — Считанные теперь в разговор вступают, да и то, в основном, дикие. А городские, хотя и с людьми живут, отчего-то говорить разучились. Не по нутру им, видно, пустозвонство нынешней беспечной молодежи. Вот они и умолкают. А наскучит кому-нибудь щебетание пташки — и он приносит ее ко мне, несчастную, в клетке. Я ее выпускаю. Полетает она на воле, порадуется свежему ветерку, а потом стучится клювиком в окно — мол, впускай, старик. Так они все под моей крышей и живут, а бывает, что и птенчиков заводят. Они у меня грамоте учатся наново, и речь у них день ото дня всё лучше, однако редкий пернатый решится заговорить с человеком. Ко мне-то они привыкли, и дивные мы порой ведем беседы, а на других смотрят с подозрением. Только Цедрус мой, попугай, везде встрять норовит.
— Арр-арр, пр-равду молвит стар-рик, — подал голос тот.
— А звери? — не удержалась от любопытства я. — Они что, такие же разборчивые?
— И звери, да-да, звери тоже, — закивал птичник, и на его морщинистом, точно спелый плод айвы, безбородом лице застыло выражение задумчивости. Сдвинулись к переносице седые кустистые брови, сложился в тонкую линию подрагивающий рот. — Но у этих сложная иерархия. У волков, например, почем зря языком не чешут. Говорит лишь вожак стаи, да и то по делу. А рыси — недавно забегала на огонек одна пятнистая — слушают старших своих собратьев, маменек и кумушек. Малышня воды не льет.
— Рыси? — переспросила я, похолодев, точно мне в затылок уже вперился неподвижный взгляд хищных, с белой каймою глаз; точно прошелся кто-то по земле большими, мягкими лапами и затаился в зарослях, за моею спиной.
Старик гнусно захихикал.
— А барышня ваша бела, как мел, хотя, сдается мне, рысей она никогда доселе не видывала.
Тоже мне, выискался ясновидец! Я исподволь дернула Арчи за рукав.
— Что, не понравился тебе Доходяга? — со снисходительной улыбкой обратился он ко мне, когда мы снова покатили по дорожке в нашем скрипучем «экипаже».
— Еще как не понравился, — буркнула я. — С такими знакомство заведешь — бед не оберешься.
Чудаков я всегда предпочитала обходить за версту.
Пообедали мы в кафе на окраине города. Угощал, разумеется, Арчи, а когда такой, как он, раскошеливается, то можно и не экономить. Первое блюдо обошлось ему недешево. [3] Потом подошла очередь расплачиваться за второе, и надо было видеть, с какой неохотой он вынимал из бумажника кровные (а может, и не кровные) деньги. Когда же я, издевательски хлопнув его по спине, заказала напоследок гору десертов, его чуть кондрашка не хватил. Официанты могли бы подтвердить — пот с него шел градом, костяшки пальцев побелели, а из глаз, еще чуть-чуть, и посыпались бы искры.
Однако прежде, чем улетучился его дружелюбный настрой, он успел под сурдинку поведать мне о людях неблагонадежных да местах, куда желательно не попадать.
«Далее второй излучины реки Сильмарин в город лучше не заходи. Там рынок, — объяснил он. — А рядом с рынком ошиваются субъекты, мягко говоря, небезопасные. Оберут как липку. Так что глядеть надо в оба и ворон не считать. Особливо берегись гадалки Фейги и ее приятельницы Авии. У них профессия людей облапошивать».
Иначе он заговорил, когда, по моей милости, опустел его кошелек. Вернее, не заговорил. Надулся, как мышь на крупу, руки на груди скрестил — и буровит меня взглядом. Я ему сказала, что он похож на сердитого хомяка. А он сказал, что такую, как я, ни один плутократ не прокормит, на что в довольно резкой форме последовал ответ, за который мне в дальнейшем ни разу не пришлось краснеть.
— Сдались мне холеные буржуи! Сама себя прокормлю!
