Игорь Латышев - Япония, японцы и японоведы
Проницательный ум, разносторонние интересы, эрудиция и острая наблюдательность в сочетании с тонким юмором привлекали к нему людей. Беседуя с людьми, он умел терпеливо и внимательно слушать их, делая вид, будто ему очень интересно все, о чем они говорили.
Не чужды были ему и иронические отзывы о тех людях, которые ему были почему-либо неприятны. Но ирония эта была очень тонкой, едва уловимой. Помнится, например, что не очень гладко складывались у него отношения с советником-посланником Иваном Цехоней, человеком со сложным и неуживчивым характером. К тому же амбициозный Цехоня, считавший себя знатоком японского языка, задел каким-то образом самолюбие Трояновского, блестяще изъяснявшегося по-английски, но не владевшего японским языком, хотя и помнившим довольно много японских слов и выражений. Ведомы были Трояновскому, в частности, слово "коси", означавшее в переводе "советник-посланник", и почти созвучное с ним слово "скоси", означавшее "мало, чуть-чуть, едва-едва". И вот как-то, когда в кабинете посла в отсутствии советника-посланника Цехони зашла речь о нем, Трояновский с шаловливым выражением лица стал вдруг повторять на все лады два упомянутых японских слова, пытаясь при этом увидеть некий смысл в их сочетании:
- Смотрите,- сказал он с улыбкой,- если поставить рядом "скоси" и "коси" и перевести это на русский язык, то получится "едва-едва советник-посланник". Интересно, не правда ли? Только при Иване Николаевиче Цехоне не произносите два этих слова в таком сочетании. А то обидится...
Трояновский пробыл в Японии во главе посольства едва ли не дольше всех советских послов - около восьми лет. Тем не менее искреннее сожаление по поводу его отъезда выражали и японские государственные деятели, и члены иностранного дипломатического корпуса, и сотрудники посольства. Его прощальные встречи с представителями японской общественности продолжались изо дня в день в течение двух недель вплоть до момента отъезда в Москву. Накануне отъезда на собрании коллектива советской колонии он, прощаясь с присутствующими, сказал:
- Я покидаю Японию с двойственным чувством: с одной стороны, меня радует возвращение в Москву, а с другой, мне грустно расставаться со всеми вами. То же самое я говорил в минувшие дни и на прощальных встречах и с японцами, и с иностранцами, и с соотечественниками и говорил, по-видимому, так часто, что даже мой шофер Толя, уезжающий вместе со мной, теперь всем своим друзьям в посольстве тоже говорит, что он покидает Японию с "двойственным чувством".
Уже в первые годы своего второго пребывания в Японии я не переставал с удивлением и завистью наблюдать громадные перемены в жизни японцев, происходившие по мере того, как стремительно развивалась экономическая мощь этой страны. Япония 70-х годов, как в центре, так и в провинции, была уже не той, какой она виделась мне в конце 50-х - начале 60-х годов. Быстро преображались центральные кварталы Токио: там появились первые красавцы-небоскребы, над многими улицами распростерлись бетонные ленты скоростных автострад. Универсальные магазины в торговых районах города ни по внешнему облику своих фасадов и витрин, ни по уровню сервиса, ни по обилию и качеству товаров уже не уступали универмагам Парижа, Лондона и Нью-Йорка. В потоках машин на улицах стали преобладать комфортабельные машины японского производства. В провинциальных городах появились современные многоэтажные административные здания. Даже в глубинке стали появляться отели европейского типа, постепенно вытеснявшие с центральных улиц прежние неуютные японские гостиницы-"рёкан", в которых водились крысы, а постояльцы спали без кроватей на тюфяках-футонах, положенных на половые соломенные циновки-татами.
Изменился и внешний облик японцев не только в столице, но и в провинциальных поселках и деревнях. Прежние скромные одежды национального покроя стали редкостью. Зато молодежь, да и люди средних лет стали повсеместно носить джинсы и спортивные костюмы. В городах появились американского типа закусочные с теми же, что и в США, названиями: "Макдональдс", "Кэнтакки фрайд чикэн" и т.д.
Уже тогда значительно увеличилось по сравнению с прежними временами число японцев, выезжавших за рубеж в качестве туристов. Если десять-двенадцать лет тому назад телевизоры считались в жилых квартирах символом материального благополучия, то в середине 70-х годов они стали неотъемлемой частью повседневного быта едва ли не всех японских семей. Дома рядовых обывателей наполнялись всевозможной бытовой техникой: холодильниками, телевизорами, радиоприемниками, магнитофонами и, уж конечно, фотоаппаратами.
Перемены в повседневной жизни миллионов японских обывателей, наблюдавшиеся в 70-х годах, при сравнении с периодом 50-х - 60-х годов были, естественно, следствием общего повышения доходов японского населения. Под нажимом японских профсоюзов, ежегодно предпринимавших общенациональные забастовочные "весенние наступления" на позиции властей и предпринимателей, реальная зарплата людей наемного труда в Японии в те годы постепенно росла. В сознании той части японских рабочих и служащих, которые были объединены в профсоюзы, поэтому укоренилась еще более, чем прежде, идея необходимости постоянного силового давления на предпринимателей с целью изъятия у них для своего личного потребления как можно большей доли прибылей. И это профсоюзам тогда удавалось, поскольку доходы японских предпринимателей в силу ряда благоприятных обстоятельств росли.
На этом фоне в корреспондентском пункте "Правды", как и в других советских учреждениях, где работали по найму японские граждане, стали возникать проблемы, которых не было лет десять тому назад. Так, следуя примеру своих соотечественников, мой секретарь-переводчик Накагава в периоды "весенних наступлений" японских профсоюзов заводил и со мной разговоры о повышении зарплаты ему и шоферу корпункта. По его подсчетам повышение должно было быть пропорционально тому росту зарплаты, которого добивались профсоюзы служащих японских государственных предприятий. При этом до сознания Накагавы-сана как-то не доходило, что бюджет корпункта "Правды" определяется не в Токио, а в Москве вне связи с "весенними наступлениями" японских профсоюзов и что в вопросах зарплаты как своей, так и японцев я был жестко ограничен финансовой сметой корпункта, нарушить которую не мог. Но не мог я и игнорировать эти вежливые, но настойчивые пожелания. Чтобы повысить заработную плату японцев, мне приходилось в соответствии со сложившейся тогда практикой писать в Москву в адрес редакции развернутые письма-ходатайства с приложением газетных статей с сообщениями о том, насколько повысилась зарплата японцев, а также соответствующих справок консульского отдела посольства СССР о динамике зарплаты в японских учреждениях. Решения по этим ходатайствам принимались в Москве с участием ответственных работников министерства финансов и не сразу, а спустя многие месяцы. Естественно, что речь шла лишь о японских гражданах.
