Роланд Хантфорд - Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Призрак Шеклтона по-прежнему преследовал Скотта. «Забавно стоять здесь, – однажды вечером написал он, когда даже за пределами палатки было довольно комфортно и светло, – и вспоминать о постоянных ужасах своего положения, которые описывал Ш.». Вскоре он был наказан за подобную самонадеянность. «Ужасно тяжело», – писал он уже на следующий день, когда снег оказался очень липким.
Теперь они проходили примерно десять миль в день, с трудом соблюдая собственное расписание и жалуясь, что сани плохо скользят. Шестого января, попав в плотные заструги, где трудно идти на лыжах, Скотт во время очередной эмоциональной вспышки решил от них избавиться. На следующий день они отправились в путь пешком, убеждая Скотта не бросать лыжи. В итоге он сдался, за лыжами все-таки вернулись, но потеряли полтора часа из-за этой путаницы и прошли в тот день всего девять миль.
Снова тронувшись в путь [пишет Скотт], я к своему ужасу обнаружил, что мы вообще не в состоянии сдвинуть сани на лыжах; первый час был кошмарным из-за толстого слоя рыхлого снега, напоминавшего песок. Однако мы продолжали настойчивые попытки, и ко второй половине этого тяжелого перехода начали делать успехи, но работа все равно ужасно трудна. И после этого я должен любить лыжи?
В пути Скотт не раздумывал над вопросом выбора курса. Вначале – когда они шли по Барьеру или вверх по леднику с его характерной топографией – определять направление движения было относительно просто. Но теперь, на плоскости без каких бы то ни было ориентиров это стало настоящей проблемой. Наручные компасы были ненадежными. Когда могли, ориентировались по солнцу. Но, будучи туго привязанными упряжью к саням, не имея лидера, на которого можно равняться, отвлекаясь на постоянные рывки саней, люди обнаружили, что им тяжело сохранять направление движения строго вперед даже в ясную погоду. А в условиях плохой видимости определить курс вообще было чрезвычайно трудно.
Именно тогда им впервые пришлось пережидать плохую погоду. Восьмого января их остановил южный ветер силой в 4–6 баллов (примерно двадцать пять узлов), то есть условия были чуть лучше тех, в которых норвежцы выходили из палатки и проходили тринадцать миль при штормовом ветре и метели с юга.
Имея незначительный запас прочности, Скотт не мог позволить себе эту задержку. Но он не переживал по поводу неудачи, предвкушая вкус победы. Погода улучшилась 9 января. Он снова смог идти вперед и вечером начал запись в своем дневнике со слова, написанного большими буквами: «РЕКОРД». Он преодолел отметку, победно названную им «рекордом прогулки Шеклтона». Он имел в виду бросок на юг, предпринятый Шеклтоном, Маршалом, Уайлдом и Адамсом из их последнего лагеря, очень отважный шаг. В своем дневнике Шеклтон тогда записал: «Мы остановились и закончили нашу историю в точке 88°23′ южной широты, 162° восточной долготы… Каковы бы ни были сожаления, мы сделали все, что смогли».
Это было 9 января 1909 года. Ровно три года назад. Скотт победил своего соперника – наконец-то.
Глава 30
Победа в гонке
Атмосфера в партии норвежцев, прошедших рекордно южную отметку Шеклтона ровно на месяц раньше, была совершенно иной. «Сегодня мы дольше спали, – записал Амундсен 9 декабря, – чтобы подготовиться к последнему рывку».
Здесь, в девяноста пяти милях от полюса, они заложили последний склад. Примерно на сто фунтов облегчили и сани Вистинга, и сани Бьяаланда. Гениальный возница Хелмер Ханссен продолжал везти прежний груз.
Этот склад пометили особенно тщательно. С каждой стороны обычная поперечная линия разметки состояла из тридцати планок. Они были сделаны из пустых контейнеров для провизии, покрашенных в черный цвет специально для этой цели еще месяц назад во Фрамхейме. Планки воткнули в снег на расстоянии одной сотни лыжных шагов друг от друга, покрыв разметкой примерно три мили, то есть теперь маршрут пересекала линия шириной в шесть миль.
Амундсен скрупулезно отметил в дневнике, что на каждой планке
был черный флажок. На планках, которые уходят на восток, сделаны зазубрины, показывающие направление на склад… Кроме того, мы поставим несколько снежных блоков с интервалом в милю [на протяжении первых нескольких миль] по направлению к югу.
10 декабря Амундсен распорядился сворачивать лагерь и отправляться в «последнюю атаку», за крайнюю южную точку Шеклтона.
Хелмер Ханссен, Вистинг и я [написал он прозаично] выглядим довольно страшно, поскольку наши лица были обморожены несколько дней назад… во время штормового ветра. Вся левая сторона лица покрыта язвами, коростой и сильно болит. Бьяаланд и Хассель шли последними – они не пострадали. Собаки начинают становиться опасными [из-за голода] и должны считаться нашими врагами в тот момент, когда мы выходим из саней.
Исчезла одна из собак Вистинга по кличке Майор. «Предположительно, ушла умирать», – отметил Амундсен. Таким образом, всего у них осталось 17 собак, которые, по его словам, «устали и двигались небыстро, но все же мы прошли запланированные 16 миль [за день]».
Вожаком упряжки Вистинга по-прежнему был пес по кличке Полковник. Он побывал во всех походах и в итоге вернулся вместе с хозяином в Хортен, на берег Христиания-фьорда. Там, по словам Вистинга,
он со знанием дела наслаждался заслуженным отдыхом. Он был хорошим другом… говорят, что, когда [дьявол] стареет, он уходит в монастырь. Так и мой Полковник… Он вступил в Армию спасения! Каждый вечер в любую погоду он сидел у входа в их помещение и почтительно слушал проповеди, пение и музыку.
Потом его жизнь закончилась. Я так скучаю по нему, словно потерял близкого человека.
Характер Полковника исключал любые намеки на монотонность передвижения. Собаки были голодными и усталыми, но все же играючи бежали рысью, словно их подгоняло нетерпение хозяев.
А люди продолжали идти вперед в обманчиво ленивом темпе скандинавских лыжников, за которым скрывается сила и стремление экономить энергию. Лыжи мягко шуршали по кристально чистому снегу. Лыжные палки характерно потрескивали на сильном морозе. Условия, которые заставляли Скотта жаловаться на невыносимо сложную борьбу со снегом, по которому прекращали скользить сани, Амундсен описывал так:
Минус 28 °C. Ветер южный… Немного холодно идти ему навстречу с такими израненными лицами, как у нас, но в целом ничего особенного. Местность и скольжение, как всегда, первый класс. Довольно гладкая и плоская Видда лежит перед нами. Сани и лыжи скользят легко и приятно.
Вслед за Бьяаландом Амундсен выбрал понятно звучащее слово «Видда» для обозначения антарктической ледяной шапки. Дословно оно означает «плато» и вызывает у норвежцев знакомые ассоциации. Это было частью мира самого Амундсена: высокие горы, пустошь в конце долины, игровая площадка возле дома. Называя Южное плато Виддой, он в каком-то смысле его демифологизировал. Оно могло оставаться опасным, но переставало быть враждебным.
Полюс был уже практически виден, оставалось лишь найти его. Путешествие по лишенным отличительных черт просторам полярной ледяной шапки напоминало плавание в открытом море. Однако навигация в высоких широтах имеет свою специфику: ее главной особенностью является схождение меридианов. А это требует особых знаний.
В ноябре 1909 года Хинкс, преподаватель геодезии и картографии в Университете Кембриджа, проводил в лондонском Королевском географическом обществе семинар по определению координат в районе полюсов. Поводом для его организации стали ожесточенные споры Кука и Пири за право считаться первооткрывателем Северного полюса, а также предстоящая попытка Скотта покорить Южный полюс. Семинар привлек множество опытных штурманов и путешественников. Скотт присутствовал на нем, но особых выводов для себя не сделал. В итоге на Полярном плато он мог использовать лишь обычные процедуры военно-морского флота, которые послушно выполнял заурядный офицер военно-морского флота Боуэрс.
Выглядело это так. Каждый день около полудня Боуэрс засекал данные для расчета широты, а по вечерам – показатели для определения долготы. Вычисление и того, и другого очень утомительно, и в те дни (без карманных калькуляторов) подобные трудоемкие арифметические расчеты занимали, вероятно, около часа. Боуэрс, как это описывал Скотт, обычно «прятался в свой [спальный] мешок… и еще долго неприметно для других работал, когда все уже спали». Скотт явно одобрял это как выполнение долга, достойное гордого звания офицера. Он не думал, что для измученного перетаскиванием груза в условиях высокогорья человека отдых был более важен. В любом случае это являлось напрасной тратой сил. Боуэрс напрягал свои мозги ради незначительных уточнений в несколько сот метров.
