Владимир Санин - Точка возврата
Они совершали чудеса: летали черт знает в какую погоду, садились на последней ложке бензина и взлетали на святом духе; их знала вся Арктика, их постоянно вызывали по радио кого-нибудь выручать, проводить застрявшие во льдах караваны. Вместе с Мазуруком, Черевичным, Каминским и другими «стариками» недавние новички прокладывали трассы на Северный полюс, искали и находили льдины для дрейфующих станций, высаживали в центральных районах океана научные десанты. Это был период «бури и натиска», он породил много людей незаурядных, каждого со своим характером и почерком.
А другие, как часто бывает в таких случаях, остались на втором плане. Может, потому что были менее настойчивы, или из-за своего невезения, или потому, что, будучи вполне на уровне своих прославленных коллег, как-то меркли, оставались в тени. Не пробившись в первые, они все равно сыграли огромную роль в послевоенном штурме Арктики, и не их вина, что они не попали в энциклопедии; мемуарная же литература отдает им должное.
Таким был Алексей Авдеич Зубавин, или просто Авдеич, как его звали полярники. Казалось бы, все дано человеку: и незаурядный талант летчика, и характер, и редкостная полярная интуиция, а в первую шеренгу он никак попасть не мог. То станет в позу там, где нужно стоять навытяжку и повторять: «Виноват!»; то вместо поломанного где-то лыжонка самолет Авдеича под общий смех скользит по снегу на обыкновенном стиральном тазу; а однажды, когда из-за случайной искры во время заправки на плоскости Ан-2 обгорел перкаль, Авдеич обтянул плоскость разноцветными одеялами и вернулся на аэродром в «цыганском шатре» прямо к ногам ошеломленных членов высокой комиссии. До поры до времени эти штучки сходили Зубавину с рук – летчик он был действительно классный, но подвело здоровье – стало резко ухудшаться зрение. Списанный с летной работы, Зубавин, однако, Арктику не покинул: несколько лет отслужил руководителем полетов на подскоках дрейфующих станций, а потом пришелся ко двору в качестве начальника полярных аэропортов. Громкое слово – полярный аэропорт, иной раз он состоял из двух-трех домиков, накатанной на снегу взлетно-посадочной полосы и коллектива из пяти-шести человек, но руководить этим хозяйством было совсем не просто, и Зубавин понемногу осваивался, приобретал опыт работы на земле.
С годами он стал уравновешеннее и мудрее, приобрел репутацию гостеприимного, но требовательного начальника, по высшему разряду принимал летчиков и снисходительно относился к надоедливому, нелюбимому в аэропортах племени пассажиров. Его не раз бросали на укрепление отстающих аэропортов, и всякий раз он начинал с того, что брал швабру и шел мыть туалет. Уборщица – за ним: «Ах, я сама!», а он: «Нет, я помою, а ты смотри и учись, чтобы всегда было так же чисто». И мыл с блеском! Затем шла очередь столовой. Зубавин знакомился с персоналом, сажал за стол официанток и начинал их обслуживать – быстро подавал, убирал тарелки, спрашивал, нет ли претензий к повару. «И чтобы вы так же обслуживали, голубушки!» Вытягивал аэропорт в Хатанге – бросали на Диксон, налаживал работу на Диксоне – переводили в Тикси; ко времени описываемых событий он уже несколько лет наводил свои порядки в когда-то глухом, но набиравшем силу аэропорту острова Средний. Жил в маленьком домике с женой – трое сыновей давным-давно покинули родительское гнездо и разлетелись по материку, радовался каждой встрече с летчиками, следил за их судьбами, наивысшее удовлетворение находил в своей работе и на старости лет никак не решался расстаться с дорогой его сердцу Арктикой…
* * *В то самое время, когда Анисимов совершил вынужденную посадку, экипаж Ил-14 на Среднем готовился к вылету на дрейфующую станцию.
В одном синоптик Савич не ошибся – циклон прошел мимо Среднего стороной, и метеорологическая обстановка была вполне хорошей: ветер поперек полосы всего шесть-семь метров, и видимость в пределах нормы. О благоприятных условиях для посадки сообщили и с дрейфующей станции, так что никаких противопоказаний к полету не имелось. Бортмеханик залил все баки, разогрел моторы и доложил о готовности, экипаж получил «добро» и пошел к машине – и в эту минуту Зубавин вылет своей властью отменил.
Он сознавал, что берет на себя большую ответственность: хотя связь с Анисимовым оборвалась, он может вырваться из зоны обледенения и в течение часа благополучно приземлиться, но за это время условия на трассе, вполне вероятно, изменятся, и рейс на СП будет сорван. А самолет уже загрузили картошкой, которая, как ее ни кутай, терпеть не может мороза. Начальство, берущее в расчет не предположения, а результаты, придет в ярость – в этом Зубавин не сомневался. Ну, лишат премии, сделают начет на зарплату – бог с ними, куда больше Зубавин опасался другого: могут, запросто могут выдворить на заслуженный отдых. В отделе кадров, доносили приятели, имеется список работников пенсионного возраста, и в этом списке четко напечатана фамилия Зубавина. Так что достаточно вскользь брошенного слова, изогнутой в недовольстве брови начальника управления – и освобождай место для Гриценко, который спит и видит себя на командном пункте аэропорта Средний. И все-таки вылет Зубавин отменил.
* * *Пока экипаж, осыпая ни в чем не повинную картошку проклятьями, перевозил ее на теплый склад, Зубавин вел лишенную всякой приятности беседу с Блинковым – командиром корабля. Беседа заключалась в том, что разъяренный Блинков произносил длинный и сбивчивый монолог, а Зубавин сочувственно кивал, подолгу раскуривал трубку и предостерегающе поднимал палец при каждом телефонном звонке.
Выходить из себя у Блинкова были самые серьезные основания: после рейса на СП он уходил в отпуск и ужасно спешил, потому что и так уже опаздывал на двое суток и всякие дальнейшие задержки воспринимал как злонамеренное посягательство на свою личную свободу. Тем более что Ксану, которая согласилась ехать в отпуск вместе с ним, могли перехватить другие – на красавицу стюардессу заглядывались многие, это Блинкову было доподлинно известно.
Позволив командиру корабля излить душу, Зубавин рыкнул: «А теперь помолчи!», и сжато изложил ситуацию.
Растерянный и приунывший, стараясь не думать о рухнувших планах, Блинков теперь стоял у висевшей на стене карты и гадал, где Анисимов мог сесть на вынужденную. Хотя расчетное время его прибытия не истекло, было ясно, что не мог такой летчик, как Анисимов, продолжать бессмысленный полет: наверняка где-то приледнился, и не на шасси, конечно, что в темноте на дрейфующем льду было бы до крайности безрассудно, а «на брюхо». Так что Илью, не мешкая, надо искать, а как и где?
