Георгий Чиж - К неведомым берегам
— Полно, душечки, плакать! Всем тяжело!.. Обживемся, да еще как! раздался бодрый голос Кати. — Давайте устраиваться как-нибудь. А прежде всего накормим ребят. Молоко не пропало? Давайте обсудим вместе, как и что делать дальше.
— Не чаяли мы никак, не гадали! — раздались голоса. — Мы думали, заживем на раздолье! А тут на тебе — ни кола, ни двора!
— Сами будем устраиваться, как захотим. Ну, давайте прежде всего молоко… У нас всего три коровы; потребуем по три кружки каждой матери на детку! Идет?
— А остальное?
— Остальное — больным, когда случится, и слабым. Правильно?
— Правильно, — повеселели женщины.
— Молочное хозяйство от мужчин отберем. Кто возьмется за молочное хозяйство?
— Аграфена Ивановна, — дружно заявили все.
— Теперь квартира. Где тут поставить перегородки и устроить кухню? Общей кухней будет ведать стряпуха, при ней кухонный мужик.
— А ты? — раздался чей-то робкий голос.
— Я?.. У меня тоже орава не малая: тут не то что накормить, это пустяки, тут одной штопки белья не оберешься.
Увлекшись своими разговорами, не видела, как тихонько подошел и в изумлении остановился Геннадий Иванович: вместо шаловливой Кати перед ним стояла зрелая женщина — хозяйка, умевшая, когда нужно, распорядиться, устроить. Вот она какая! И откуда у нее эти русские, простые слова?
— Я ненадолго, — сказала женщинам Екатерина Ивановна, поворачиваясь к мужу, — управляйтесь тут поживее. Ублажу своих, зайду еще, потолкуем об огороде.
— Вот что, — тотчас же заговорила она пораженному мужу, — пришли нам, голубчик, сегодня в казарму плотника поставить перегородки и засади его, и из солдат, кто умеет, делать столы, табуреты, кровати.
Невельской поморщился.
— Если будет возможно… Людей мало, Катя.
— Нам нужны мастера, взамен мы освободим двух, не нужных нам, — и она объяснила, каким образом.
— Хорошо, — сказал Невельской и запнулся.
— В чем дело? — спросила она спокойно.
— Я должен уехать: около Николаевского поста маньчжуры подстрекают против нас гиляков — не дали Орлову рубить лес. Пришлось приостановить строительство…
— Да, — немедленно согласилась Екатерина Ивановна и добавила: — И чем скорее, тем лучше: надо восстановить наш русский авторитет.
Это быстрое согласие, не сопровожденное ни одним словом сожаления о разлуке, больно кольнуло самолюбие влюбленного Невельского. Обида не прошла и тогда, когда с Катиной стороны последовал полный беспокойства вопрос:
— Надолго ли?
Кое-как устроившись на ночь в одной из двух комнаток Орлова, Екатерина Ивановна долго не могла сомкнуть глаз. Амур встречал их рядом неприятных сюрпризов: потерей продовольствия и имущества, гибелью «Шелихова» и «Охотска», выброшенного, как оказалось, бурей на берег, визитом каких-то американских кораблей и возмущением гиляков… «Что это, скверное предзнаменование или просто вызов на борьбу? Надо держать себя в руках… Завтра же напишу письмо Марии Николаевне Волконской».
И, успокоившись, она крепко заснула.
С утра закипела работа: в Петровском завизжали пилы и застучали молотки. Поливали огород, разбитый Орловым; разбивали площадь под новый большой; толковали насчет устройства парников, сруба для колодца… Невельской решился ехать, не ожидая разгрузки «Шелихова».
Бошняк, Березин, двадцать пять солдат на байдарке и вельботе составили отряд для разведки.
Не оставил Невельской в покое и остальных членов экспедиции: мичман Чихачев с «Оливуцы» и топограф принялись за съемку южной части амурского лимана.
Оставшийся пока в Петровском Орлов приготовлял материалы для постройки дома — начальнику экспедиции и второго, для казарм, — запасался на зиму топливом и готовился к далекому походу на шлюпке для обследования реки Амгунь и Хинганского хребта. Высказанное Невельским неудовольствие нерешительными действиями Орлова в Николаевском угнетало его, сделало необщительным и угрюмым.
Екатерина Ивановна почувствовала себя одинокой. Заходили, правда, изредка офицеры с «Оливуцы», она была им рада, но они как-то дичились.
Закончились работы по спасению грузов «Шелихова». Сущев охотно поделился своими запасами: к чаю и манной каше появился сахар. Немного повеселели, но долгое отсутствие Невельского смущало и беспокоило…
Вернулся он только через месяц. Чихачев и топограф, закончившие работу на лимане, тоже вернулись и, не отдохнувши, тотчас же отправились с Орловым на Амгунь и к Хингану.
— А где же Бошняк? — спросила Екатерина Ивановна.
— Бошняка я назначил командиром Николаевского поста. Березин — его помощник и уполномоченный Российско-Американской компании — торгует. Там уладилось все просто, и, что всего забавнее, гиляки теперь усердно помогают строиться — рубят и таскают лес, — пояснил Невельской. — Жаль, что сама не увидишь, как бойко идет с ними торговля у Березина.
Плохо устраивалось дело с почтовыми сношениями. Правда, взявшиеся за почту тунгусы принимали пакеты на Аян охотно, но внушить этим детям природы важность дела никак не удавалось — на «писку» они смотрели, как на нечто хотя и весьма таинственное, но несерьезное: письма пропадали или доходили до Аяна через случайные руки с таким опозданием, которое исключало возможность руководить действиями подчиненных. Эго раздражало обе стороны…
— А все же что ты думаешь о декабристах? — спросила мужа Катя на следующий день.
— Что я думаю? Да почти что ничего. Тогда дело прервалось неожиданным письмом Лунина «с того света», и все оборвалось: я только успел узнать, что они существуют и не изменились, но их сущности, чем они живы, так и не узнал.
— А если я вам, господин Невельской, преподнесу лунинский катехизис, что вы на это скажете? — Она помахала над головой какой-то тетрадкой, вынутой из ящика комода.
— Там увидишь, — обнял ее Невельской и ловким движением выхватил из ее рук тетрадку. Это было письмо Лунина, в котором он собрал то, что ему хотелось оставить в наследство друзьям-единомышленникам.
Письмо стало любимым чтением на прогулках Кати вдвоем с мужем в лесу; оно не только читалось, но и подолгу обсуждалось.
«Я хочу, — писал Лунин, — чтобы эти немногие, заветные мысли жили в ваших сердцах и сердцах ваших потомков до тех пор, пока они не обратятся в действительность. Умру с уверенностью в этом, и умирать мне будет легко…»
«Настоящее житейское поприще началось со вступлением нашим в Сибирь, где мы призваны словом и примером служить делу, которому себя посвятили…»
«Политические изгнанники образуют среду вне общества, следовательно, они должны быть выше или ниже его. Чтобы быть выше, они должны делать общее дело».
