Лазарь Бронтман - На вершине мира
Прочный, крепкий, дружный коллектив! Он [50] разнохарактерен по своему составу. Здесь и заслуженные опытные полярники: Молоков, Водопьянов, Шевелев, Алексеев, Бабушкин, Головин, Орлов, Козлов, Ритсланд, и люди, впервые отправившиеся в Арктику: Мазурук, Спирин, Шекуров, Гивкин, Петенин. Но за плечами у всех большой опыт, все проникнуты упорством в достижении цели, сознанием ответственности, возложенной на них страной, полны воли к выполнению задания партии и правительства.
Полярные летчики привыкли летать в одиночку, надеясь только на себя и свой экипаж. И первое время в экспедиции чувствовалась некоторая разобщенность экипажей кораблей. Это не оказывалось во взаимоотношениях: они были просты и отличались духом настоящего товарищества. Но не было должной слаженности, стальной организованности, что решает успех любого дела. Медленно, но неизменно это чувство крепло. Каждый попрежнему любил свой корабль, но уже начала проявляться забота и о других самолетах. Сознание общности дела понемногу становилось органическим. Все отчетливо представляли трудности предстоящего перелета. Риск полета на сухопутных машинах над открытым морем был значительным. И не пасуя перед трудностями, коллектив стремился сделать все, чтобы риск был минимальным. Каждый чувствовал ответственность за всех. Механик самолета Алексеева Сугробов пришел к Шевелеву и заявил, что вода, содержащаяся в бензине, кристаллизуется и кристаллы могут забить трубки.
— Я у себя принял меры, — сказал механик, — а вы посигнальте на другие корабли.
Второго апреля подготовка к полету была [51] закончена. Следующий день объявлялся выходным, днем отдыха перед стартом. Но уже ранним утром комнаты школы и оленсовхоза, где жили участники экспедиции, пустовали. Все уехали на аэродром. Снова и снова они проверяли самолеты, удостоверяя их готовность продолжать рейс, сознавая свою величайшую ответственность перед родиной. Только поздним вечером опустел аэродром.
Особо и ласково нужно сказать об участниках полюсной зимовки: Папанине и его друзьях. Последние дни их пребывания в Москве были переполнены до краев. Нужно было получить запоздавшие научные приборы, закончить расчеты с бесчисленными поставщиками, привести в порядок личные дела. Эти дела заботили особенно Ширшова и Федорова. В мае-июне они ожидали прибавления семейства, и вполне понятно их некоторое беспокойство перед стартом. Находясь на Северном полюсе, они ничем не могли помочь своим женам и поэтому старались заранее обеспечить им дружескую заботу и внимание товарищей.
Когда накануне старта стало ясно, что перегруженные самолеты не смогут оторваться от раскисшего аэродрома Москвы, командование решило отправить все грузы поездом в Архангельск. Всю ночь Папанин и его друзья, не доверяя никому, грузили свое имущество в вагон. Вернее, не грузили, а бережно укладывали каждый ящик и сверток, чтобы не повредить бесценной аппаратуры и снаряжения. Вылетели они в состоянии полного изнеможения. В пути до Архангельска их, как и всех нас, основательно потрепало, но как только колеса самолета коснулись аэродрома, вся четверка немедленно уехала в город. Они узнали, где бежит вагон [52] с грузом, достали автомобили для перевозки своего имущества с вокзала на аэродром и только после этого отправились отдыхать. На следующий день вагон прибыл. Не подпуская никого, Папанин, Кренкель, Ширшов и Федоров сами вынесли все хозяйство на перрон, уложили на грузовики, уселись сверху и, обняв руками хронометры (чтобы не тряслись), поехали на аэродром. Они сами уложили весь груз в самолеты, предварительно осведомившись у пилотов о наиболее устойчивых районах громадной площади кораблей. Приборы и иные хрупкие вещи были размещены в центроплане, лыжи — в крыльях, палатки — в хвосте.
Наконец, все готово. Но зимовщики не покидали аэродрома. Командиры самолетов уже начали подозрительно коситься на этих людей в кожаных куртках. Машины были перегружены доотказа, а неугомонный Папанин все время подносил какие-нибудь новые вещи. Особое пристрастие он питал к продуктам. Понимая, какую ценность приобретает во время зимовки на полюсе каждый дополнительный килограмм продовольствия, пилоты делали вид, что не замечают внезапного появления в кабинах самолетов головок сыра, кадушек сметаны, окороков.
В Нарьян-Маре перед труднейшим этапом перелета через море несколько дней ушло на тщательную подготовку самолетов к полету. Зимовщики принимали деятельное участие во всех авралах. Ширшов и Федоров ездили в лес, рубили еловые ветки, затем помогали экипажу поднимать самолет на домкратах, подрывали лыжи и подкладывали под них ветви, пытаясь предохранить лыжи от примерзания к аэродрому. Когда у Головина не ладилась радиостанция, [53] Эрнст Кренкель провел у самолета двое суток, помогая радиотехникам в проверке и установке передатчика. Это был энергичный, жизнерадостный коллектив. Где бы ни появлялся Папанин и его товарищи — немедленно раздавался бурный смех, гремели веселые восклицания, слышались шутки. Весь коллектив обошла крылатая фраза, пущенная Папаниным при виде одетого в меха пилота Мазурука:
— Что ты на полюс собрался, что ли?
Вечерами они много и упорно работали, подбирая «хвосты». Папанин и Федоров вычерчивали всевозможные графики, облегчающие производство вычислений на полюсе; Ширшов проверял таблицы поправок к показаниям приборов; Кренкель обновлял в памяти позывные всех радиостанций мира. Упорная работа разряжалась часто общим веселым смехом. Тогда они обменивались несколькими шутливыми замечаниями и затем снова склонялись над столом. Закончив составление карты положения небесных светил в апреле, Федоров предпринял проверку хронометров. Затем он взял на учет часы всех участников зимовки и ежедневно проверял их ход по радио.
— Если хронометры утонут, они нам их заменят, — объяснял он недоумевающим.
По мере возможности они старались отдыхать. Играли в шахматы; победителем большей частью оставался Кренкель, и Ширшов уже величал его «чемпионом Северного полюса». Немного читали. Книг у нас с собой почти не было во избежание излишней загрузки и без того перегруженных машин. Узнав, что Кренкель помнит наизусть почти всего «Евгения Онегина», Папанин страшно обрадовался и громогласно посвятил Кренкеля в звание «библиотеки». [54]
— И дополнительного веса нет, и приятно: Пушкин!
Так шли последние дни пребывания на материке. Они были наполнены работой, весельем, смехом. Эти люди, отправляющиеся на опасную и весьма рискованную зимовку, на дрейфующий лед полюса, были слиты из спокойной отваги джеклондонских героев, концентрированного опыта советских полярников и большевистской воли к победе.
