Кирилл Станюкович - Тропою архаров
Узкий каньон Пшарта создавал, видимо, исключительно благоприятные климатические условия для роста деревьев, поэтому они поднимались здесь так высоко. Значит, и культурные растения на Западном Пшарте можно выращивать гораздо выше, чем в других долинах Памира. Здесь можно сеять ячмень, редис, репу, сажать картофель. Такие благоприятные условия на Пшарте создались потому, что крутые стены ущелья хорошо пригревались солнцем и защищали долину от ветра.
Был чудесный вечер, полная тишина, в закатном небе силуэтами стояли гребни гор, весело шумела река, чуть шелестели листья, и просто не верилось, что мы были всего в одном переходе от суровых, безжизненных пустынь Памира.
Палатку не ставили, а постелили кошму и на кошме разложили спальные мешки. Мамат и Султан устроили свои постели отдельно, чуть в стороне, в кустах.
Ужин был прекрасный, мы с собой захватили даже виноград и арбуз. Правда, копченая колбаса, тоже взятая нами, оказалась соленой до безобразия.
После ужина стали укладываться, обсуждая результаты дневных исследований.
За этот длинный день, за большой переход, полный напряженной работы, мы все порядочно измотались, и так приятно было, засыпая, слушать шум реки, слабый шелест листьев, мерное похрустывание жующих лошадей.
Я в последний раз выглянул из мешка, оглядел склоны – скала над нами была прочной, не грозила обвалом, да и камни, упавшие с нее, на нас не попали бы – мы были достаточно далеко; с другой стороны, скала защищала нас от камней, которые могли скатиться со склона. Успокоившись на этот счет, я покрылся поверх мешка полушубком и сразу заснул.
Ночью я проснулся с ощущением, что что-то произошло. Я долго и напряженно прислушивался, но стояла полная тишина, и, кроме шума реки, ничего нельзя было уловить, даже не было слышно, как жуют лошади; они, очевидно, наелись и зоревали, изредка чуть позванивая недоуздками. Я почувствовал, что страшно хочу пить, – съеденная за ужином соленая колбаса не давала покоя. Я долго крепился, но, наконец, не вытерпел и скрепя сердце полез из теплого спального мешка.
Снаружи было просто холодно. Подпрыгивая на колких сучках и острых камнях, которые, конечно, в обилии подворачивались мне под босые ноги, и чертыхаясь, я кое-как добрался до реки, лег и припал к воде. Но пить много не пришлось: вода оказалась до того холодной, что у меня от первых же глотков, как ни странно, заломило переносицу.
Когда я вернулся назад, опрокинув по дороге ведро, попавшееся мне под ноги, влез в мешок и согрелся, то почувствовал, что пить хочу по-прежнему.
Укладываясь в мешок, я разбудил Тадеуша Николаевича, спавшего рядом.
– Пить хочу, умираю! – сказал он.
Мы долго молчали, я хотел пить по-прежнему, но выжидал, надеясь, что Тадеуш Николаевич пойдет пить и принесет воды и мне, но он не шел. Тогда я не выдержал, вылез опять, с трудом в темноте нашел кружки, сходил на реку, попил сам, зачерпнул воды и принес ему. Теперь, сидя в мешках, мы напились досыта. Но тут проснулась Анастасия Петровна, ей тоже захотелось пить, но она, видите ли, предпочитала виноград. И так как я тоже согласился, что неплохо поесть винограда, то пришла очередь Тадеуша Николаевича, и он, кряхтя и чертыхаясь, вылез из мешка и притащил виноград.
Тадеуш Николаевич, ходивший за виноградом в ту сторону, где спали Мамат и Султан, ругался.
– Я же слышал, что они, черти, не спят, переговариваются, я спрашиваю, где виноград,- они только плотнее закутываются в одеяла и не отвечают…
– Да они небось вас за дикого человека сочли,- предположил я.
– Во! Во! Очень даже просто, что за дикого.
Мы бы сразу заснули, но вдруг высоко над нами загремели камни и покатились вниз. Мы спокойно лежали в мешках, так как знали, что скала нас прикрывает. И действительно, несколько камней скатилось правее со склона и затрещало в кустах. Сами ли они полетели, или их толкнул какой-нибудь киик или мишка, выяснить было невозможно. Но шум затих, мы успокоились и заснули.
Когда я утром проснулся, лагерь был в тревоге. Мамат срочно собирал имущество, вьючил лошадей и вместе с Султаном просил как можно скорее уходить обратно. На вопрос
почему, он сообщил, что ночью приходил дикий человек и что дольше оставаться здесь опасно.
– Да что же сделал тебе этот дикий человек? – спросил я.
Мамат ужасно возмутился моей беспечностью. Из его рассказа выяснилось, что они с Султаном всю ночь не спали и сами были свидетелями прихода диких людей. Во-первых, сначала дикий человек швырял сверху камни, потом он ходил по лагерю и что-то бормотал, потом, уходя, опять швырял камни.
Неопровержимые свидетельства присутствия дикого человека были налицо – это камни, валявшиеся неподалеку и поломавшие кусты; перевернутые ведра и одна развороченная сума, из которой далеко к скалам были выброшены исцарапанные банки с консервами; разломанный и почти уничтоженный хлеб и ясные отпечатки больших плоских зубов на куске масла.
На заявление мое и Тадеуша Николаевича о том, что мы ночью ходили по лагерю и гремели ведрами, нам резонно указали, чтобы, во-первых,- мы не выдумывали, а во-вторых, что смешно даже и говорить о том, будто Мамат мог спутать своего начальника с диким человеком.
На наше несмелое предположение, что хлеб могли слопать ишаки, а по пути вывалить из сум и консервы, Мамат заверил нас, что сумы он на ночь плотно завязывал. Кроме того, если ишаки и могли есть хлеб, то уж сливочное масло они есть не станут. А отпечатки зубов на масле самые ясные.
Попытка выяснить, кто же кусал масло, окончилась неудачно: ишак, которому я открыл рот, чтобы сравнить его зубы с отпечатками зубов на масле, неожиданно вцепился в масло, которое Мамат держал для сравнения рядом. Выкусив здоровый кусок с драгоценными отпечатками зубов дикого человека, он немедленно сожрал его. На масле остались теперь ясные отпечатки ишачьих зубов, которые я, по недоразумению, считал схожими с прежними, но которые Мамат совершенно авторитетно признал другими.
Несмотря на длительное обсуждение во время завтрака и на обратном пути, единого мнения по вопросу ночных происшествий в нашей группе так и не удалось установить.
Но теперь, по прошествии нескольких лет после этого маршрута, я получил еще дополнительные сведения о жизни дикого человека от незнакомого старца, которого встретил на Пшарте в этом году. Он искал там свою сбежавшую кобылу.
Этот достойный человек сообщил мне, что несколько лет назад здесь, на Пшарте, ночевала экспедиция, что их было пятеро, из них одна женщина. Начальник был Зор-адам (зор-адам – большой человек, мое киргизское прозвище). Ночью к ним пришел дикий человек, швырял камни с горы и кричал, потом он спустился, поел хлеб и масло и даже прокусил несколько банок с консервами и съел. Затем он хотел утащить женщину, но Зор-адам стал с ним бороться и повалил его, после этого дикий человек громко плакал и ушел в горы, швыряя камни. Все это видели многие, например Мамат, у которого сей мудрый старец рекомендовал мне навести справки. Имени этого симпатичного человека я, к сожалению, сообщить не могу, потому что, случайно уяснив из слов моего помощника, кто я такой, он очень заторопился искать свою пропавшую кобылу и сразу покинул нас.
