Виктор Болдырев - Полуостров загадок
Подъезжаем к стойбищу. Никто на нас не обращает внимания. Мужчины готовят нарты, просматривают упряжь, запрягают ездовых оленей. На окраине стойбища в тундре женщины жгут костры, кидают в огонь кусочки мяса и жира в жертву духам. Вокруг огней толпятся обитатели стойбища в праздничных кухлянках, шитых бисером торбасах.
На шестах у финиша висят призы: новенький винчестер, пампушки черкасского табака, узелок с плиточным чаем. Тут же привязан к нарте призовой олень.
Останавливаемся у передней, самой большой яранги, неподалеку от призовых шестов. Люди стараются не смотреть в нашу сторону, но я вижу, с каким напряжением сдерживают они свое любопытство.
Из яранги не спеша вышел Тальвавтын в белой камлейке, накинутой на кухлянку, отороченную. мехом росомахи. Подол камлейки опоясывают нашивки из ярких шелковых лент. На ногах белые, как снег, торбаса.
— Етти, о, етти! — поздоровался он. — Ий, — отвечаю я.
— Бега будем делать, — говорит Тальвавтын.
Быстрым взглядом окинул сгорбленную фигуру Гырюлькая, наши великолепные упряжки и, холодно усмехнувшись, спросил старика:
— На беговиках приехал? Давай гоняться будем…
Гырюлькай радостно кивнул. Я неторопливо прошагал сквозь расступившуюся молчаливую толпу к шестам с призами, снял с груди цейсе и повесил на самый высокий шест.
Зрители сгрудились вокруг. От нарт бежали мужчины и, вмешиваясь в толпу, разглядывали невиданный подарок.
— Хороший твой приз! — громко сказал Тальвавтын. — Быстро сегодня побегут олени…
Толпа шевельнулась и ответила тихим вздохом. Напряжение разрядилось.
— Здорово… вот это номер! — улучив минуту, шепнул Костя.
Подготовка к бегам продолжалась с необычайным возбуждением. Драгоценный приз манил гонщиков. Гырюлькай лихорадочно перепрягал в свою нарту лучших беговиков из нашей шестерки. В короткой сегодняшней поездке олени получили хорошую разминку, и Гырюлькай рассчитывал взять «орлиный глаз».
К бегам готовилось полсотни нарт. Оказалось, что в гонках участвует и Тальвавтын. Видно, старик увлекался бегами. Он пошел к своей нарте. Движения его были мягки и пружинисты, как у рыси, заметившей добычу, глаза сузились, худощавое лицо окаменело.
Белая, утрамбованная ветрами долина, плоская, как дно корыта, была словно создана для оленьих бегов.
Нарты одна за другой выезжали на старт. Гырюлькай поставил свою упряжку справа от Тальвавтына. Мы с Костей очутились в самой гуще пестрого сборища.
Вперед вышел сгорбленный старик в кухлянке с красными хвостиками крашеного меха на спине и рукавах— видно, шаман, и, подняв винчестер, выстрелил…
Нарты ринулись, поднимая тучу снежной пыли. Упряжки, обгоняя друг друга, неслись сломя голову. Постепенно они вытягивались гуськом и скоро скрылись за низким увалом у дальнего поворота долины.
Без Тальвавтына нас меньше дичились. Женщины любопытно разглядывали наши бороды, чему то улыбаясь. Черноглазые ребятишки в меховых комбинезонах жались к матерям, опасливо посматривая на чужеземцев. Молодые Чукчи, собравшись вместе, тихо переговаривались, доброжелательно поглядывая в нашу сторону. Только старики демонстративно отворачивались.
В толпе я заметил двух молодцов с знакомыми лицами — угрюмыми и неприятными. Они избегали попадаться мне на глаза. За спиной у них поблескивали винчестеры.
— Вот наши ночные гости, — толкнул я Костю локтем, — чааты нам оставили.
С полчаса длилось томительное ожидание. И вот толпа зашевелилась, зашумела. Из за дальнего поворота вылетали нарта за нартой. Зрители расступились, образовав широкий коридор у финиша.
Две нарты, опередив остальные, мчались к стойбищу почти рядом.
— Ого!
— Тальвавтын и Гырюлькай!
— Молодец старина!
— Аррай! Аррай!
— Уг уг уг!
— Хоп хоп хоп!
Олени неслись галопом, высунув розовые языки. Упряжка Гырюлькая, на полкорпуса опередила Тальвавтына. Оба гонщика, согнувшись на своих нартах, погоняли оленей.
Упряжки мчались, словно связанные невидимым ремнем. Расстояние между передовой парой и остальными нартами увеличивалось.
— Гэй, гэй, аррай! — кричали зрители, хлопая рукавицами.
Костя рокотал раскатистым басом:
— Гырюлькай! Гырюлькай! Давай, давай, старина!..
Чувствуя близость финиша, олени выкладывали последние силы. Тальвавтын привстал на коленях, со свистом рассекая воздух погонялкой; он что то кричал оленям, теснил нарту Гырюлькая. Лицо его прмолодело, горело азартом. И вдруг мне показалось, что Гырюлькай не хочет обгонять Тальвавтына. Он по прежнему погонял оленей, согнувшись в три погибели, едва заметно уступая Тальвавтыну дорогу.
Морды их оленей поравнялись, Тальвавтын уже на четверть корпуса впереди. Олени рванулись и… вырвались вперед у самого финиша. Молниями промелькнули мимо упряжки. Через секунду навалились и остальные нарты. Снежная пыль заволокла все вокруг…
Бега закончились. К шестам подошли Тальвавтын и Гырюлькай.
— Быстроноги твои олени… — хрипло говорит Тальвавтын, — хорошо бегали…
Скрывая волнение, Тальвавтын неторопливо снял драгоценный приз. Гырюлькай отвязал призового оленя. Новенький винчестер достался. краснолицему юноше в кухлянке, подбитой волчьим мехом — сыну шамана. Плиточный чай и пампушки табака поделили между собой двое чукчей с суровыми лицами, исполосованными глубокими, как шрамы, морщинами.
Все были довольны. Я понимал, что Гырюлькай в последнюю секунду добровольно уступил победу Тальвавтыну, не желая, видимо, осложнять накаленную обстановку.
— Вот так старина, — тихо сказал Костя, — ну чем не дипломат!
Вокруг Тальвавтына толпились мужчины, поздравляя с выигранной гонкой, по очереди прикладывались к биноклю, удивленно цокали, разглядывая далекие вершины.
Прирожденные оленеводы и пастухи оценили необыкновенный приз. С таким «колдовским глазом» очень легко было искать отколовшихся от табуна оленей.
Костя обратил внимание на большое количество, оружия в стойбище. Почти на каждой нарте лежал винчестер. Многие молодые чукчи стояли с небрежно закинутыми за спину винтовками.
— Откуда раздобыли новое оружие? — удивлялся Костя.
Тальвавтын пригласил нас в свою просторную ярангу. Внутри висел громадный полог, по крайней мере втрое больше, чем у Гырюлькая. Мы с Костей сбросили в чоттагине кухлянки и влезли вслед за Тальвав тыном в полог.
Жирник, похожий на блюдо, освещал роскошное меховое жилище. Пол устилали пушистые белые оленьи шкуры. У светильника висела связка старинных амулетов— «семейных охранителей» — идолов, вырезанных из дерева, украшенных кусочками меха.