Жюль Верн - Малыш
Но когда Грип хотел отворить дверь, она оказалась запертой снаружи.
Несмотря на всю его силу, дверь не поддавалась, к великой радости всей шайки, кричавшей снизу:
— Эй, Грип!..
— Эй, Малыш!..
— За ваше здоровье!
Грип, видя невозможность открыть дверь, постарался утешить сильно огорченного ребенка.
— Ну, что там, оставим этих животных в покое.
— О, как жаль, что мы так слабы!
— Что за беда!.. Вот покушай лучше картофелину, которую я для тебя припрятал…
— Я не голоден, Грип!
— Все равно поешь, а потом будем спать.
Это было, конечно, самым лучшим из всего, что они могли сделать после такого скудного ужина.
Каркер закрыл дверь на чердак, оттого что не хотел, чтобы кто-нибудь помешал ему. Заперев Грипа, можно было спокойно наслаждаться водкой, потому что Крисс, принимая сама в этом участие, конечно, уже не будет мешать им.
И вот все уже разлито по чашкам. Сколько крику, шуму! Школьникам много ли нужно, чтобы опьянеть, исключая, впрочем, Каркера, привыкшего уже к спиртным напиткам.
Бутылка не была еще опорожнена и до половины, хотя Крисс усердно помогала детям, как все были пьяны. И все же ужасный шум и крик не обратили на себя внимание О'Бодкинса. Не все ли ему равно, что происходит там, внизу? Сам ведь он был наверху со своими папками и книгами. Трубный глас, возвещающий конец мира, и тот не смог бы отвлечь его внимания.
А между тем ему предстояло вскоре быть грубо оторванным от своего стола, не без ущерба, разумеется, для отчетности.
Выпив половину бутылки, большинство школьников повалилось на солому, где они не замедлили бы захрапеть, если бы Каркеру не пришла вдруг мысль устроить жженку.
Вместо рому можно налить водку, зажечь ее и пить горячей! Таково было предложение Каркера, одобренное восхищенной Крисс и несколькими державшимися еще на ногах школьниками.
Водку налили в кастрюлю — единственную посуду, имевшуюся в распоряжении Крисе, и Каркер ее поджег.
Как только из кастрюли показалось голубоватое пламя, оборванцы, едва державшиеся на ногах, принялись радостно кружиться. Если бы кто-нибудь прошел в это время по улице, он, очевидно, подумал бы, что целый легион чертей справлял в приюте свой шабаш. Но эта часть города была совершенно пустынна в такой поздний час.
Вдруг дом изнутри ярко осветился. Кто-то задел кастрюлю, из которой горящая жидкость плеснула на солому. В одну минуту все было охвачено огнем, точно воспламенившись от рассыпавшейся во все стороны ракеты. Все, кто валялся на полу и кто даже спал, повскакали, едва успев выбежать на улицу, увлекая с собой и старую Крисс.
Грип и Малыш же тщетно искали выхода из чердака, наполнявшегося едким дымом.
Впрочем, пожар был уже замечен. Соседи спешили с ведрами и лестницами.
Ragged school стоял уединенно, и ветер не угрожал занести искры на другие постройки. Отстоять эту старую рухлядь было едва ли возможно, но надо было спасти ее обитателей, окруженных пламенем.
Но вот распахнулось окно в комнате О'Бодкинса, и сам он показался в нем, страшно перепуганный, с взъерошенными от ужаса волосами.
Не подумайте, чтобы его пугала участь, постигшая его воспитанников. Он и о себе не думал в эту минуту.
— Книги мои… Книги! — кричал он, ломая в отчаянии руки.
И, попробовав спуститься по лестнице, ступени которой уже лизали огненные языки, он кинулся к окну, решив выбросить в него свои книги и папки. Ватага школьников, стремительно бросившись, раздавила, разодрала все, пуская вырванные листки по ветру, в то время как О'Бодкинс решился наконец спуститься по лестнице, приставленной к стене с улицы.
Но что удалось ему, то было невозможно для Грина и Малыша. Чердак освещался лишь узеньким окошечком, и внутренняя лестница была в огне, трещала и разваливалась. Стены уже прогорели, и искры, сыпавшиеся дождем на соломенную крышу, грозили превратить скоро весь Ragged school в груду золы.
Вдруг среди шума и треска раздались отчаянные крики Грипа.
— Разве на чердаке кто-нибудь есть? — тревожно спросил голос недавно прибывшего на пожар зрителя. Он принадлежал даме, одетой по-дорожному. Оставив карету на углу улицы, она прибежала сюда, сопровождаемая горничной.
Катастрофа разыгрывалась так стремительно, что не было возможности в ней разобраться. Поэтому, когда удалось спасти директора, все думали, что в доме уже никого не осталось, и огню было предоставлено кончать свое дело.
— Спасайте… спасайте тех, кто остался! — закричала путешественница… — Скорее, давайте лестницы и спасайте их!
Но как приставить лестницы к этим стенам, готовым ежеминутно рухнуть? Как добраться до чердака, который весь окутан дымом и крыша которого походила на горящий стог сена?
— Кто у вас там, на чердаке? — спросила тревожно дама у О'Бодкинса, занятого собиранием уцелевших листов.
— Кто?.. Я не знаю… — ответил растерявшийся директор, думая лишь о собственном несчастье.
Наконец он вспомнил:
— Ах!., да… двое: Грип и Малыш…
— Несчастные! — закричала дама. — Мое золото, мои драгоценности, все, все тому, кто их спасет!
Но проникнуть в школу было уже невозможно. Внутри все шипело, трещало, разваливалось. Еще несколько минут — и под напором ветра Ragged school рухнет, а на его месте останется лишь пылающий костер.
Вдруг в крыше показался пролом у самого окошка. Это Грип с неимоверными усилиями проломал отверстие в крыше в ту минуту, когда пол уже трещал под ним. Выбравшись с большим трудом на крышу, он вытащил туда полузадохнувшегося ребенка. Добравшись до наружной стены, Грип закричал, держа на руках Малыша:
— Спасите… спасите его!
И бросил ребенка на улицу, где его, к счастью, подхватил стоявший внизу человек.
Грип, едва живой, соскользнул вниз по балке, рухнувшей на землю вслед за ним.
Путешественница, подойдя к человеку, державшему на руках Малыша, спросила дрожащим от волнения голосом:
— Чье это невинное создание?
— Он ничей!.. Это найденыш, — ответил человек.
— В таком случае он мой… мой!.. — закричала она, взяв его на руки и прижимая к груди.
— Сударыня… — заметила горничная.
— Молчи… Элиза… молчи!.. Это ангел, посланный мне с неба!
Так как у этого ангела не было ни родителей, ни родственников, то, конечно, самое лучшее было отдать его этой прекрасной даме с великодушным сердцем, что и было исполнено при громких криках «ура», в то время как разваливались последние остатки Ragged school.
Глава шестая. ЛИМЕРИК
Кто была эта великодушная женщина, появившаяся вдруг так мелодраматически? Ее поведение, полное сценических эффектов, было все же так искренне, что никто не удивился бы, если бы она, пожертвовав жизнью, сама бросилась в пламя для спасения несчастной жертвы. Будь этот ребенок ее собственным, она не прижимала бы его к груди с большей любовью, унося его в карету. Напрасно горничная предлагала ей избавиться от драгоценной ноши… Никогда… никогда!
