Владимир Мальцев - Пещера мечты. Пещера судьбы
При первом опыте общения с мурмулями Володя Детинич попытался немного переборщить — тряхнуть стариной и поставить им волок. К счастью, не удалось. То есть волок он поставил, но — самому себе. Потому что занялся этим на рассвете, когда направление ветра меняется. Что было еще забавнее.
Я ни в коем случае не хочу сказать, что мурмули — плохие люди. Как говорится, мурмуль не виноват, что он мурмуль, и большинство из них — вполне приятные ребята. Их даже немного жалко. Но пугать — все равно надо. В этом есть и воспитательное значение, и чистая, почти детская радость. Тем более, что большинство из них даже не против. Как в той экспедиции, когда открыли Зеленых Змиев. Мурмули нас даже спросили, можно ли им рядом с нами палатки поставить, а мы даже ответили, что вряд ли стоит, потому что поспать мы им все равно не дадим — будем выть на луну, да их пугать. Не поверили. А мы — и не дали. А когда взрывы гомерического хохота по случаю новых приключений кекса достигли апогея, один из них даже вылез из палатки и принес нам бутылочку исключительно приятного домашнего ликера.
Вероятно, институт мурмульства уже отжил свое. В странах с рыночной экономикой публику такого рода обычно берут в оборот коммерческие туристские агентства, и предлагают им несколько более осмысленные и организованные мероприятия. А жалко. Без пугания мурмулей жизнь не полна.
* * *До недавнего прошлого Кугитанг был пограничным районом с особым режимом въезда, и чрезвычайно любопытно выглядели взаимоотношения пограничников с сочащимися изо всех щелей мурмулями, естественным образом, никакими пропусками не обеспокоенными. Причем сочащимися не только через Чаршангу, но и пешком через горы, и на нанятых машинах по слабопроезжим дорогам в объезд хребта. Для того чтобы контролировать ситуацию, понадобилось бы много больше пограничников, чем было на Чаршангинской заставе.
И привело все это совершенно закономерным образом к чрезвычайно оригинальному раскладу. Пограничники самоограничились контролем въезда в Чаршангу на поезде, полностью закрыв глаза на все остальное. Въехав любым нелегальным образом, дальше можно было по наглому идти прямо на заставу и договариваться, скажем, о ночлеге или бане. А ничто человеческое им, естественно, не чуждо, и хорошая беседа или даже лекция — лучшая плата за баню или ночлег.
Советская дисциплинарная система сыпалась на глазах. И возможно, что последнюю точку в отношениях с пограничниками, после которой те уже наплевали абсолютно на все, поставили даже не мурмули, а именно мы. Пробивать пропуска себе мы уже умели и предпочитали, если позволяло время, этим не пренебрегать. Первый случай откровенного наплевательства произошел в 1990 году, когда в нашей экспедиции, да и во всей истории Кугитангской спелеологии, впервые появились спелеологи из капстран, а именно англичанин Чарли Сэлф. Пропуск в район Кугитанга ему достать удалось, но в саму Чаршангу — нет. А уже в поезде выяснилось, что Чаршанга — путь единственный, так как из-за сильного снегопада перевал в Дехканабаде закрыт, и в объезд через Карши не добраться.
Меры безопасности были утроены. Группа, выехавшая на день раньше, была проинструктирована по телеграфу, чтобы по прибытии в Чаршангу для Чарли была организована машина прямо к вагону поезда, самому дальнему от вокзала и пограничников.
На пути назад мы до последнего момента отсиживались дома у одного из местных шоферов, не светясь в городе, и к поезду вышли за три минуты до его прибытия. И тут оно и началось.
Чаршанга — городок маленький и патриархальный. Все друг друга знают, и начальник вокзала узнал наших ребят, бравших билеты. А узнав — рассказал зашедшим к нему попить чайку начальнику погранзаставы и местному КГБэшнику. А те меня уже год как не видели. Вот и решили подойти поздороваться и потрепаться. Безо всяких задних мыслей.
Уезжали мы вместе с группой Володи Андрусенко — одной из самых бестолковых команд, пробовавших себя на Кугитанге. И Володю, страшно стеснявшегося во время всех пересечений наших групп, прорвало наконец побеседовать с Чарли. И именно в тот самый момент, когда упомянутая пара начальников подошла ко мне пообщаться. А у них — по штату ушки на макушке.
— Это у вас что — немцы с собой?
— Да нет, англичане.
— Слушай, а как ты на них пропуска сюда пробивал?
— Да никак.
— Как никак?
— Да вот так. Взял и привез.
В этот момент подошел поезд, и мы в него влезли, оставивши на перроне двух совершенно обалдевших от такой наглости майоров с раскрытыми ртами. И с этого момента нас больше никогда и никто не проверял.
* * *Двухнедельное ползание по узким щелям и ежедневное сливание нескольких литров пота воздействует на организм совершенно невероятным образом. Здесь и великолепная натренированность всех мышц, сколько их ни есть в человеческом теле, и полное выведение всевозможных шлаков. Результат — все нипочем, и все возможно.
Вообще-то я терпеть не могу таскать на себе рюкзаки, особенно — тяжелые. И не люблю дальние сепуляния по пещере, особенно — если они происходят в быстром темпе. И поэтому наиболее показательным примером того, как воздействует на человека длительная подземная экспедиция, будет мой собственный пример 1987 года, когда я заканчивал работу на севере Кап-Кутана в одиночку.
Естественно, я договорился с местным спасателем Игорем Кутузовым, что он в условленное время встретит меня у входа на мотоцикле — пилить до автобуса двенадцать километров с тяжелым рюкзаком было сильно лениво, да и в конце апреля месяца уже основательно жарко.
Рассчитывал высепуливание так. С хорошей натренированностью и парой сепулек — больше по проушинам не проходит — до выхода часов пять. Налегке — три. У меня три сепульки основных, тяжелых, да две с помойкой, да две пустых канистры. Итого — шесть. Ползая туда-сюда, часов за шестнадцать должен вылезти. Рассчитал время, выспался, и — вперед.
Я совершенно не представлял себе, что могу абсолютно свободно ползти по любым узостям, прицепив по десятикилограммовой сепульке к каждой ноге и перебрасывая остальные четыре перед собой. Путь до верху занял чуть больше трех часов, и ни на одной самой гнусной проушине не пришлось ползать несколько раз. Сепулька забрасывалась чуть ли не движением одного пальца, из самого неудобного положения, метра на четыре вперед, с точным попаданием в любую узкую дырочку.
Короче, на поверхности я оказался вместо утра вечером. Переоделся, вымылся, собрался, поужинал, чаю попил, пробежался по каньону на тюльпаны полюбоваться. Больше делать нечего. И спать не хочется. И тут осенило. Ночь-то прохладная впереди. Чего я тут ждать буду, и на кой ляд Игорь утром будет лишний бензин жечь? А спущусь-ка я до равнины пешочком, и ночевать теплее будет.
