Ольга Погодина - Золотой фазан
Месяц пролетел незаметно, и в начале сентября путешественники снова пустились в дорогу. Собранные коллекции, — а их набралось на добрых пять пудов, — Николай Михайлович отправил с пароходом в станицу Буссе, дожидаться их возвращения. Сами же путешественники выехали из Камень-Рыболова по почтовой дороге к реке Суйфун. Почтовое сообщение осуществлялось от станции к станции, на которых казаки держали одну-две тройки лошадей. Содержание их оставляло желать много лучшего, однако продвигались быстро, поскольку сейчас путешественники были налегке, и по сухой степи дорога была не так уж тяжела. Ночевали на станциях, распоженных вдоль тракта на расстонии 60–70 верст. Ночами стало уже холодать, иногда даже до инея. Однако сейчас, торопясь успеть до серьезных холодов в Николаевск, Николай Михайлович охотился мало, и сбор коллекций не сильно замедлял их движение.
Долгую остановку сделали лишь однажды, когда на пути попались развалины каких-то древних укреплений. Дорогу к ним Пржевальскому показали местные казаки и Коля был поражен настоящими развалинами древних городов, земляными валами на месте бывших крепостных стен и поваленными каменными истуканами, на которых искусная рука вырезала надписи на неведомом языке.
В деревне Никольское, где заканчивался почтовый тракт, опять взяли внаем лодку и поплыли по реке Суйфун. Виды здесь открывались не менее величественные, чем на Шилке и Уссури, однако Коле все это казалось уже обыкновенным. Нынешний распорядок их путешествия был тоже почти таким же, однако осень уже вступала в свои права, по ночам становилось все холоднее. Зарядили холодные дожди и очарование дороги изрядно померкло. Признаться даже, Коля считал дни до момента, когда они, наконец, покинут эти дикие, пустынные места.
В устье Суйфуна от местных китайцев Николай Михайлович узнал, что неподалеку якорем стоит русская шхуна. Наполовину упросив, а наполовину подкупив казаков остатками их довольствия, Николай Михайлович заставил их грести всю ночь сверхурочно, боясь не успеть застать ее. Когда на рассвете совершенно измученные путешественники увидели в сером утреннем тумане стройные мачты, восторгу их не было предела. Это оказалась винтажная шхуна «Алеут», и следовала она в Новгородскую гавань в заливе Посьета, — том самом, который Николай Михайлович и наметил следующим пунктом их маршрута. Молодцеватый подтянутый капитан Этолин согласился взять их на борт, с настоящей русской широтой на взяв с них за это ни гроша.
С замирающим сердцем ступил Коля на борт «Алеута». Вспомнилось ему как смешное свое восхищение байкальским пароходом. Разве тогда он мог даже представить себе, что ему доведется выйти в море, — в море! — на настоящей шхуне! И вот это и впрямь случилось, — трехмачтовый красавец, дождавшись, наконец, попутного ветра, гордо распустил свои паруса и поплыл на юг. Оставляя позади Амур, Шилку, Уссури — все!
Пользуясь попутным ветром и относительно хорошей погодой, шхуна шла удивительно быстро. Десять дней путешествия Коле показались одним днем и ему было даже как-то жаль, когда погожим октябрьским днем впереди завиднелась Новгородская гавань. Эта гавань лежала в заливе Посьета, самой южной оконечности русских владений, у устья реки Туманги. В нескольких верстах от гавани и русского пограничного поста выше по течению располагался город Кыген-Су, принадлежавший Корее. Все это Коля узнал от Николая Михайловича, а тот, в свою очередь — от словоохотливого капитана. За время путешествия капитан весьма проникся благородным замыслом первооткрывателей, и не один час провел в беседах с Николаем Михайловичем, описывая ему географию побережья, обычаи и нравы живущих здесь инородцев, — китайцев, корейцев и гольдов. По его словам выходило, что город Кыген-Су непременно должен посетить путешественник, если хочет составить себе представление о корейцах. В первоначальные планы Николая Михайловича посещение Кореи не входило, однако, едва сойдя на берег и тепло попрощавшись со всей командой «Алеута», Николай Михайлович начал искать возможности все же съездить в Кыген-Су. Этолин снабдил его рекомендательными письмами к начальнику пограничного поста, которые, вкупе с уже имеющимися рекомендациями из Иркутска, возымели свое действие. Путешественников разместили на ночлег со всеми удобствами. Кроме того, начальник поста согласился выделить лодку и трех гребцов, чтобы Николай Михайлович, а с ним и Коля, могли посетить Кыген-Су. Сделал он это с большой неохотой, объяснявшейся трудностями во взаимоотношениях с корейскими властями. Связано это было с увеличивающимся в последние годы потоком корейских поселенцев, которые покидали, зачастую против желания властей, родные места и переселялись на постоянное жительство в Россию. Результатом были весьма натянутые отношения, а также запрет жителям Кыген-Су под страхом смертной казни продавать что-либо русским. Несмотря на сначала завуалированные, а потом все более настойчивые отговоры, Николай Михайлович твердо вознамерился посетить Кыген-Су, а Коля по опыту знал, что значит его настойчивость.
Поднявшись, по обыкновению, с рассветом, Николай Михайлович выждал все же, чтобы «местные жители и тамошнее начальство как следует проспались», а затем велел грузиться в лодку. От русского пограничного поста до Кыген-Су было не более версты, и на этом пути часто попадались вдоль берега корейские фанзы, жители которых смотрели на проплывающую лодку с нескрываемым любопытством. Коля заметил, что одеты корейцы в основном в некое подобие белого халата и конические шляпы, из-под которых лица и не разглядишь. Женщин и детей, играющих перед домами, против русского обыкновения, совсем не было видно. Скоро внимание Коли привлек сам город, располагавшийся на скалистом уступе по берегу реки. Больше всего этот город напоминал ласточкины гнезда на крутом берегу, до того беспорядочно и густо были налеплены вокруг городской стены фанзы. Стена эта, в сажень высотой, тянулась вверх по склонам, охватывая город со всех трех обращенных к суше сторон неправильным квадратом. Внутри этой стены располагалось примерно три четверти поселений. Коля рассмотрел даже пушки, стоявшие без лафетов, а значит, способные стрелять только в одном направлении — вниз по Туманге.
Едва лодка причалила, вокруг мгновенно собралась густая толпа. При этом любопытство корейцев было настолько бесцеремонным, что Коля в какой-то момент даже растерялся: в самом деле, видано ли, чтобы вновь прибывшего гостя трогали, хватали за одежду, лезли ему в карман и норовили вырвать буквально из рук любой, самый мелкий предмет? Путешественникам пришлось локтями распихивать любопытных, когда появились местные полицейские и двое корейских солдат, с которыми Николай Михайлович через выделенного переводчика вступил в переговоры. Коля только дивился, до чего он вдруг преобразился. Если за все время путешествия он составил о Николае Михайловиче мнение как о человеке открытом, дружелюбном и простом не по чину, то теперь эти качества испарились без следа. Николай Михайлович вел себя дерзко и грубо, если не сказать заносчиво: наступал на солдат, покрикивал властно, тыча им в нос какую-то бумагу с большой красной печатью (потом Коля узнал, что это был чистейший блеф, и бумага была пропуском на почтовой станции, но выглядело это актерство до того убедительно, что он и сам в него поверил).
