Аркадий Фидлер - Горячее селение Амбинанитело
Вопреки бешеной клеветнической кампании, которая велась против него в течение полутора веков шовинистическими кругами Франции, доброе имя и слава Беневского победили. Большую услугу оказали его дневники. В конце восемнадцатого столетия они были переведены на многие европейские языки и были очень популярны. Немало поэтов, писателей, драматургов всех стран брали темы для своих произведений из жизни Беневского.
Однако во всем этом есть какая-то нелепая, тревожная загадка. Нынешние мальгаши совершенно не помнят истории Беневского, не знают ни легенд, ни былин о нем. Я пытался разузнать о нем в Мароанцетре — ничего; расспрашивал здесь, в Амбинанитело — никаких следов.
В нескольких сотнях метров от нашей хижины высится гора, на которой согласно подробному описанию современников стоял построенный Беневским форт Августа и где некоторое время жил он сам. Ныне, понятно, там непроходимый лес, а на склонах — мальгашские плантации гвоздики, — это все. Ничто не напоминает о Беневском.
Как-то я пригласил учителя Рамасо на чай. В разговоре спросил, что он знает о Беневском. И Рамасо выложил всю его историю, как по книге, да и в самом деле по книге: историю Беневского он изучил в школе по французским учебникам. Других источников — местных — он не знает. Гора Беневского хранит молчание.
— Это действительно непонятно! — говорит Рамасо и, подумав, излагает объяснение, странное, но не лишенное правдоподобия.
— Племя бецимизараков, — говорит он, — так же как и другие племена на Мадагаскаре, все еще очень отсталое. Мальгаши не знают истории в европейском значении этого слова. События они воспринимают в рамках собственной семьи или рода, и то в виде религиозного культа предков.
— Правильно! — прерываю я. — Припоминаю факт, который значительно способствовал укреплению влияния Беневского среди мальгашей. Его мальгашские друзья распустили слух, будто Беневский — потомок влиятельного на Мадагаскаре королевского рода рамини. Будто он был внуком последнего короля, дочь которого некогда была похищена и привезена на Иль-де-Франс и родила там сына. Вот этим сыном и был якобы Беневский. Дружественные племена быстро подхватили эту весть (разумеется, сам герой не очень опровергал эти слухи), и, таким образом, культ предков был использован для укрепления дружбы мальгашей с Беневским.
— Вот именно, — оживленно подтверждает Рамасо, — бецимизараки знают точно, что делал даже самый отдаленный предок, зато они совсем равнодушны к делам чужих. Беневский не создал мальгашской семьи, здесь у него нет наследников по крови, поэтому можно предполагать, что память о нем предана забвению. Нет потомков, которые обязаны были бы напоминать о его деятельности.
ЛЕС СБЛИЗИЛ НАС
Лес пел мне детские песенки, когда отец водил меня еще за руку. Потом был лес над Ивахой в Паране. Потом он учил любить грозу на Укаяли. Потом издавал душистый запах смолы в Канаде. Лес для меня больше, чем друг: он вошел в мою жизнь благожелательным, мудрым советником и руководит моей судьбой. Мои пути идут сквозь лес.
Лес, окружающий нас в Амбинанитело, покрывает горы, спускается к самой долине и задерживается только у края болотистых рисовых полей. Лесная чаща, живая, душная, воинственная, насыщена зеленью алчных растений и звуками звериных голосов; ежедневно при восходе солнца в нашей хижине слышен хор лемуров, под вечер — хор лесных птиц, ночью — таинственные крики я загадочный гул. Лес мы видим в разное время дня и ночью при звездах, но совершенно исчезает он в час дня. Ежедневно, точно в это время, на долину обрушивается знойный ураганный ливень. После дождя появляются радуги.
Я не хожу пока в лес, выручает Богдан Кречмер, мой товарищ — зоолог. У меня много работы дома — пишу. К тому же все внимание поглощает деревня, которая объявила нам тихую, упорную войну. Но все же с лесом знакомлюсь: многое оттуда попадает в мою хижину.
Богдан приносит новости о своих многочисленных открытиях. В полдень, во время обеда, отчитывается в утренних походах, а так как мы душой и сердцем связаны друг с другом, не требуется много слов. Я переживаю его лесные приключения, в которых участвуют задиристые насекомые, редкие птицы, папоротники величиной с дерево, диковинные пальмы, кишащие жизнью лужи, — словом, весь созидательный, пленительный и возбуждающий мир естествоиспытателя.
К вечеру — это вошло в привычку — заходят ко мне на чай с сухарями несколько соседей-мальгашей. Они приносят с собой дыхание леса, но как этот лес не похож на лес Кречмера! В их рассказах лесная чаща мрачная, злая, предательская, кишащая злыми духами. Так могут говорить о лесе люди, выросшие в долине, привязанные к рисовым полям, а может быть, враждебно настроенные к чужим, пришельцам. Может быть, хотят нас запугать?
Удастся ли это? Я достаю свои старые книги о лесе и вооружаюсь. Война с деревней бессмысленна и утомительна, а вид амазонских дебрей вселяет бодрость. Старик Джинаривело прав: с растениями можно заключать союз. Однажды Джинаривело зашел ко мне невзначай покурить и поболтать. Случайно взглянув на мою укаяльскую книгу, он внезапно оживился. На иллюстрации изображены были собиратели каучука возле дерева с надрезанной корой. Он спросил, что означает эта иллюстрация. Я рассказал ему трагическую историю бразильских собирателей каучука, которые из нищих становились миллионерами, а потом — снова нищими. Я не узнаю Джинаривело: он весь просиял и тут же объяснил, в чем дело. Отец его тоже был искателем каучука, и он, будучи еще мальчишкой, часто сопровождал его. Это были хорошие времена, он очень любил ходить в лес…
— А лесные духи не приставали к тебе? — спрашиваю удивленно.
— Лесные духи всегда были ко мне благосклонны, — отвечает.
— Значит, ты странный бецимизарака! — признаюсь я.
— Почему странный?
— Потому что не боишься леса.
Нет, леса он не боится. Напротив.
— Ах! — вздохнул он и тут же устыдился своего вздоха. Схватил соломенную шляпу и смущенный ушел.
Но час спустя он возвращается. Успокоенный. Он хочет знать, что я думаю о лесе. Я решил не рассказывать, а показать репродукции фотографий из моих книг. Тропический лес на Укаяли вызывает восхищение его, а пейзаж в книге «Канада пахнет смолой» просто ослепляет. В торжественном молчании впитывает он в себя красоту группы канадских елей. По его мнению, это предел лесной красоты. Он смотрит как зачарованный. Впервые житель Амбинанитело с дружеским вниманием слушает мои слова, воспринимает мои мысли без предубеждения и подозрения.
— Ты долго там был? — спрашивает Джинаривело, показывая на канадский пейзаж.
