Галина Шевцова - Япония. В краю маяков и храмов
В нашем университете есть занятия по «профессиональному японскому языку» — на них изучают специальную лексику разных профессиональных сфер деятельности. Медицины, экономики… Архитектуры, однако, почему-то нет. Химия, понимаешь, есть, а архитектуры нету. Вот я и решила пойти на музыкальный японский. Это потому, что его будет вести профессор Кадзи, тот, что по истории иероглифов, а это само по себе уже рекомендация. Пришла на первую лекцию, а там сидит Кадзи в гордом одиночестве. Кроме меня — никто больше не записался. Он так рад был, что я пришла, а то, говорит, курс отменили бы. Спросил меня, знаю ли я ноты. Я говорю — конечно! Он говорит — ух ты, у меня тут как раз нот полно и все старинные. Старинные любите? Я говорю — конечно! Он — значит, будем петь хором (или дуэтом, поди разбери). В общем, сами себе представьте это пение. Зато весело было. Кадзи остался доволен. Я — тем более. Буду ходить теперь. Он сказал, в следующий раз сямисэн принесет. Подозреваю, та еще компания наклевывается. Кстати, «до-ре-ми-фа-соль-ля-си» по-японски будет «до-ре-ми-ХА-СО-РА-СИ». Ха!
Нотами, кстати, дело не ограничилось. У Кадзи оказалось уйма всяких интересных видеозаписей про музыку и танцы Японии и разных других стран: чтобы по ним специальные слова изучать. Получилось, правда, больше изучать саму музыку, потому что терминов там оказалось немного. Зато сами зрелища были отпадные. Индусские танцы, например. Ну и ну! Смотрели спектакль про царей и богов. Все танцоры были толстые, в огромных юбках с кринолинами и оборочками, покрашенными зеленым гримом лицами, приставными круглыми носами и усами. Как вся эта орава вышла покачивать своими оборками, шевелить носами и притопывать скошенными внутрь ступнями, так мы с Кадзи истерично захохотали. И было отчего! Потом немного адаптировались. Внимаем. Тут из открытых дверей дрожащий такой голосок: «Скажите, ведь это же Индия?» Смотрим — стоит маленькая полненькая индуска и очарованно смотрит на экран. И не понять уже нам, танцы эти — смешное зрелище или грандиозное. Индия…
В Японии с музыкой тоже не все так просто. Бывают, например, оркестры потрясающего состава. Как вам произведение для двух сямисэнов и большого барабана: барабан размером с быка? Или концерт для большого барабана и колокола? А на музыкантов поглядеть! Они не подсчитывают такты, когда кому вступать, они просто живут, дышат и играют как одно целое.
Еще мы изучали разные японские музыкальные инструменты. Открытий масса! Начну с сямисэна — это мой любимец. Трехструнный безладовый инструмент, квадратненький, с длинным тонким грифом. Общая длина вроде как гитарная, но корпус раза в три короче, основную длину составляет гриф с большими, торчащими под разными углами, похожими на японские заколки колками. Играют на сямисэне плектром или пальцами: это зависит не от желания музыканта, а от типа сямисэна. Корпус деревянный, но вместо верхней деки натянута выбеленная кошачья шкурка. Наверное, поэтому по характеру сямисэн похож на большого кота. Звук бывает разный: традиционный заунывный, с переливами, иногда — в сопровождении такого же переливчатого голоса. От этого, как змея от дудочки, впадаешь в такой же точно заунывный транс. Но сямисэн может играть и похоже на гитару, и ритмично, и красиво в европейском смысле. Еще он раскладной, как духовое ружье: гриф разбирается по длине на три части. Самое удивительное — смотреть, как играют: очень, знаете ли, деликатно это выходит. Та рука, которая зажимает струны на грифе, касается его так мягко и осторожно, будто кошку гладит. Это вам не гитара, которую цапают беспардонной железной хваткой и еще нагло уверяют, что иначе нельзя! На Окинаве в ходу другой инструмент, близкий сямисэновский родственник. Называется сайсин. Корпус у него покруглее и обтянут пятнистой змеиной кожей. А звук похож. Еще есть кокю. Он от сямисэна отпочковался где-то в XVII веке. Форма такая же, только кокю маленький и играют на нем смычком. Очень забавно было смотреть на огромного дядьку с квадратной рожей и вообще всего какого-то квадратного. Он квадратно-монументально сидел на полу и пилил на малю-ю-юсеньком кокине. И вдобавок — пел. Зрелище неподражаемое: как будто тысячелетний замшелый камень ожил и стал музицировать. Ну, и кото. Кото — здоровенное бревно со струнами поверху. Подставки для струн вставляют отдельно и в зависимости от мелодии подвигают до нужного строя. А играют на нем большущими напальцевыми когтями. Звук у кото поверхностный и дребезжащий, потому что резонатора нету — кото внутри сплошной, почти без пустоты. Еще есть дудочка. Обычная такая. Но кажется, что руки играющего на ней человека держат не дерево, а звук. Осязаемый длинный звук. Еще Кадзи приносил инструмент по имени коукин. По сути это бамбук с надрезом-скобкой. Если внешнюю часть дергать, то скобка вылазит кверху и получается глухой «бздынь». Довольно тихий звук. Но коукин подносят к открытому рту и звук резонирует, получается громко. Громкость создают удалением и приближением к нему инструмента. Мы с Кадзи тут же концерт организовали: он коукином «бздынил», а я — штанами о парту в такт шуршала. Было что послушать, наверное.
В общем, увлеклась я японской музыкой. И каллиграфия мне тоже вдруг стала очень нравиться. У меня сначала на занятиях у Фукумицу хуже всех получалось, а теперь — лучше всех. Фукумицу сказала, что это с художниками бывает. Движения кисти каллиграфа кардинально отличаются от акварельных, так что всем обычным людям надо этому учиться, а художникам — переучиваться. Вот и выходит такой сбой в программе. Но это супер. Когда рисуешь (пишешь?) иероглифы, впадаешь в такое особое, очень приятное гипнотическое состояние. Кажется, будто это ты — та тушь, которая ложится на бумагу. Соприкосновение и пересечение туши и бумаги, наложение черт, закрученный хвостик росчерка. Это надо пробовать, иначе необъяснимо.
Мне прислали длинное письмо мои друзья-японцы из города Кавагое. Я когда в Японии первый раз была — у них два дня жила. В рамках программы «семейный обмен». Аюко и Канаме тогда только-только поженились. Так с тех пор и общаемся. Вот что написал в письме Канаме: «Прошлой зимой я подобрал брошенную кошку и принес ее домой. Аюко меня чуть не убила — она кошек не любит. И что ты думаешь: не прошло и недели, как они нашли общий язык, мурчали под одеялом и на меня вообще внимания не обращали! А еще через месяц выяснилось, что кошка эта вовсе не брошенная, а соседская. Пришлось отдавать».
«Гостевая семья» нам и тут на полгода положена. Ну, чтобы она иностранца на первых порах развлекала, водила куда-нибудь. Мне тоже назначили такую опекуншу: пожилую тетеньку по фамилии Яги. Записывается ее фамилия иероглифами «8 деревьев». А звучит на слух так же, как и «козел». Смешно всем. Даже японцам. И повела меня моя госпожа Яги на спектакль Но. Спектакль давали под открытым небом в городке Икеда, недалеко от Осаки. Там раньше стоял замок, но он не сохранился. Зато остались укрепленный холм и замковый двор. Там для спектакля построили бутафорию в виде маленького замка, а сцена-веранда выходит на сваях в пруд. Из пруда ирисы торчат, карпы плавают. На небе тучи ходят стаями, но закатное солнце иногда пробивается и освещает место действия косыми оранжевыми лучами. Стульев хватает не всем, поэтому многие Но-фанатичные старички и старушки устраиваются на камнях над прудом. Этакие заядлые лягушки-театралы. Сам спектакль состоит из… В общем, представьте себе в этом антураже нескольких артистов, до такой степени завернутых в разные старинные тряпки, что ходить им тяжело, и вообще внешность у них «шкафная». Некоторые в масках. Движений почти нет: вышел, сел, встал, повернулся, ушел. Руки при этом так растопыривают, как будто из одежды забыли плечики вынуть. Слова произносятся с завываниями, на старояпонском. Зрители его тоже не понимают. Поэтому сюжет (в основном про привидения) описывается в программках, как в опере. Завывания происходят не просто так, а на фоне редких барабанных ударов и непрерывного трио, ритмично испускающего следующие громкие вскрики (цитирую): «О! О! О! Ё-о-О! О! О! О! Ё-о-О! ИК! О! О! О! Ё-о-О! О! О! О! Ё-о-О!» («Кин-дза-дза» не вспомнилась?) Когда стемнело, с двух сторон сцены подпалили дрова в котлах, висящих на треножниках. Получились громадные факелы-костры, они освещали сцену и отражались в пруду, потому что треножники стояли ногами в воде. Очень средневековая картина. А на заднем плане — черное небо. И в него каждые три минуты взлетают здоровенные толстые самолеты с огоньками на крыльях: рядом аэропорт Итами. За спиной — горы и светящийся огромный стремительный треугольник вантового моста. Потом я узнала, что спектакли с кострами называются «огненное Но», они самые престижные и редкие.
