Януш Камоцкий - Встречи с Индонезией
О моем приезде в Лубуклингау губернатор уведомил телеграммой руководителя администрации (бупати) района Муси Равас. Поэтому я и сопровождавшие меня чиновники очень удивились, не увидев на станции машины. Переночевав в одной из захудалых гостиниц, наутро пытаемся разыскать бупати. Но сегодня воскресенье, и в канцелярии никого нет. С трудом находим каких-то чиновников, которые ничем помочь не могут: бупати спит, поскольку вчера он принимал гостей по случаю замужества сестры. Надо ждать до завтра, однако я настаиваю, убеждаю, объясняю, что мне необходимо сегодня же встретиться с бупати. После долгих препирательств мои спутники, два местных чиновника и я оказываемся во дворе его дома. Стоим, ждем, пока бупати соизволит проснуться. Наконец он выходит, удивленный моей настойчивостью и тем, что я не понимаю простых вещей: сегодня воскресенье и учреждения не работают.
— Но позвольте, — говорю, — я приехал сегодня, а не вчера только потому, что губернатор не мог послать телеграмму, так как была пятница, праздничный день. Какой все-таки день здесь считается выходным? А у меня времени в обрез, я не могу терять его попусту.
У бупати дома нет служебной печати. Пустяки, пусть напишет своим подчиненным письмо. Думаю, они посчитаются с ним не меньше, чем с официальной бумагой. Уломал. Получаю написанную на официальном бланке записку к чамату (руководителю уездной администрации). Завтра бупати обещает послать ему же официальное письмо. Из двух моих просьб (письмо и машина) удовлетворена только одна. Автомобиля не дали. Поехали автобусом, притом мои спутники — за мой счет.
С чаматом удалось договориться довольно быстро. Однако он сможет рекомендовать старостам кубу принять меня как гостя только после того, как получит официальное письмо. В его округе есть небольшой городок Муарарупит и деревня Синкут. К сожалению, больше всего интересующая меня деревня Травос находится в соседнем уезде, на который власть «моего» чамата не распространяется. Пока не придет бумага, чамат решил поселить меня у местного миссионера-католика, а поэтому мы отправились к нему и в ожидании расположились на веранде, которая, как о том свидетельствовали стоящие в углу школьные парты, является классным помещением, где обучают закону божьему. Находящийся тут же небольшой гамелан говорит о том, что хозяину не чужд интерес к этнографии.
Ждать пришлось недолго. Буквально через минуту на веранду вышел и приветливо поздоровался мужчина, на вид весьма энергичный. Чамат объяснил ситуацию и попросил оказать помощь и гостеприимство. Миссионер распорядился снять с повозки мои вещи и, когда я стал извиняться за вторжение, прервал меня, сказав, что рад моему приезду, и добавил, что если я хочу заняться вопросом миграции, то здесь для этого представляется прекрасная возможность: вокруг живут яванцы, переселившиеся сюда несколько десятилетий назад. Если же меня больше интересуют кубу, миссия сможет стать моей базой. Нечего и говорить, с какой радостью я согласился воспользоваться приглашением. Без особых сожалений я распрощался с моими очень симпатичными, но совершенно беспомощными «адъютантами» и остался в миссии.
После полудня священник собирался поехать в один из ближайших кампунгов служить мессу, и когда я попросил разрешения сопровождать его, он согласился. Он поехал первым, а я и еще один желающий присутствовать на богослужений отправились немного погодя на велосипедах. Приехали в кампунг. Поставив велосипеды у стены какого-то дома, вошли. Скромный алтарь, несколько скамеечек, у одной стены — топчан — вот и все убранство. Сквозь щели в крыше видно небо. Двери в остальные помещения занавешены. На стенах — портреты папы и президента Сухарто, картина, изображающая сердце Иисусово, изображения кукол ваянга, два карандашных портрета неизвестных мне лиц, цветная открытка с котом и попугаем. Светло. На алтаре вместо свечей — обычная керосиновая лампа. Перед алтарем — маленький столик, накрытый батиковой салфеткой, на нем — пластмассовая коробочка с неосвященными облатками и кружка.
Началось богослужение, в котором я мало что понял, так как оно велось на яванском языке. В церквушке кроме меня было двадцать шесть взрослых и подростков. Детей пересчитать не удалось, поскольку они ни минуты не стояли на месте.
На следующий день бродил по кампунгу. Священник пригласил меня после ужина на прогулку. Отправились компанией: впереди две монахини с большими фонарями, сзади я и священник, а за нами несколько хихикающих девушек, которые привели нас к большому крестьянскому дому. Вошли, сняв у порога обувь. Девушки сразу отправились на кухню, а мы по-турецки уселись, на пол, устланный циновками. Вдоль стен уже расположилось больше десятка мужчин. Некоторые из них были в брюках, большинство же — в саронгах. У многих на головах черные шапочки, у двоих — типично яванские батиковые повязки — икаты. На стенах — фотографии, какие-то вырезки из газет и журналов, крест и изображение сердца Иисусова. Ясно, что здесь живут христиане. Собрались одни мужчины. Две монахини, которых пригласили только потому, что сочли их существами, лишенными пола, и маленькая дочка хозяина, спящая у него на коленях, не в счет. Самый старший — седой мужчина в икате с удивительно подвижным лицом, самый молодой — восьмилетний мальчуган, степенно восседающий в компании взрослых. Все ведут себя свободно — шутят, смеются. Когда разговор заходит о языковых трудностях, которые меня здесь ожидают, я смеюсь: сложностями произношения поляков не устрашить. Тот, кто может выговорить: «Piotr pieprzący wieprza pieprzem»[3], может все.
Между тем из кухни принесли стаканы с чаем и тарелки с какими-то сластями. Женщин, готовивших угощение, не видно. Они подают блюда сидящим ближе к двери, а те передают по кругу. Перед едой собравшиеся произнесли короткую молитву. Миссионер предупредил меня, что не все присутствующие — христиане. После молитвы одни осеняют себя крестом, другие лишь слегка склоняют головы. Кстати сказать, католический миссионер состоит в самых прекрасных отношениях со своим соседом, имамом.
После чая и сладкого принесли полные тарелки риса с мясом и овощами, а в конце ужина — еще два больших блюда с рисом, но все уже наелись. Снова короткая благодарственная молитва, после которой тарелки тем же путем, каким были доставлены сюда, исчезли. Поболтав немного, мы отправились домой. Оставшиеся, очевидно, еще долго будут толковать о своих делах, шутить, курить.
На следующий день меня пригласили в один из соседних кампунгов на крестины. Поехали поздно вечером. Мое появление вызывало естественное любопытство. Нас усадили в маленькие плетеные кресла. Другие гости расположились на скамейках, на полу, на циновках. Мне предложили сигареты — отказался: не курю. Но, может быть, все-таки попробую — собственное изделие! Ничего не поделаешь — нельзя обижать хозяев. Впервые после войны делаю самокрутку. Отламываю кусочек прессованного табака, кладу его на бумагу, подсыпаю несколько зернышек (по-моему, это гвоздика), добавляю немного смолы. Бумажку скручиваю — и папироса готова.
